Москва – Испания – Колыма. Из жизни радиста и зэка

Мы уже немного привыкли к необычному виду нашего гостя, и Данишевский полушутя обратился к нему с вопросом, чем же он может доказать, что действительно был солистом оперы? Абалмасов поднялся и прохрипел: «Намек понял! Короче говоря, вы просите меня тряхнуть стариной. Хорошо, я вам спою единственную подходящую к данным условиям арию». И запел арию Мефистофеля из «Фауста» Гуно: «На земле весь род людской…». Абалмасов сразу преобразился: куда девалась хрипота? Чистый, прекрасно поставленный бас. Не портило Абалмасова даже надетое на нем тряпье! Перед нами стоял настоящий артист, во фраке с пластроном и с белой астрой в петлице! Все сильнее становились чарующие звуки арии: «Люди гибнут за металл», – со слезами в голосе, протягивая вперед руки, гремел Абалмасов; видимо, он очень хорошо пережил эти страшные слова. Как зачарованные слушали мы это чудесное исполнение, у многих на глазах появились слезы. Как можно было губить такой талант? Нет названия такому преступлению, и нет за него достаточного наказания. Ох, Джугашвили-Джугашвили! Нет и не будет тебе прощения никогда.

Только окончил Абалмасов пение и обессиленный опустился на нары, как в дверях появились люди в военной форме, а впереди молодой парень в штатском, лет так тридцати, как потом оказалось – начальник прииска. Вошедшие поздоровались, а начальник тут же с иронией произнес: «А! Абалмасов уж здесь? И уже, конечно, проводит агитацию за срыв золотодобычи!» Осведомившись, когда мы прибыли и сверившись с имевшимся у него списком, начальник передал нас присутствовавшим в его свите нарядчикам. Те уже более подробно познакомились с нами, записали все данные, вплоть до специальности, в особые карточки и, предупредив, что мы зачислены в бригаду Коломенского, разрешили идти ужинать, но велели не забывать, что завтра после общего сигнала «подъем» и завтрака все мы обязаны выйти на работу.

3

Нарядчики ушли, а мы отправились к уже знакомой кухне на ужин. Насчет харчей здесь было неплохо, ведь Колыма кормилась промывочным сезоном, и в это время, для того чтобы зэки могли бы хоть кое-как двигаться, работали-то по четырнадцать часов в сутки, без выходных, – их приходилось подкармливать. Меню, правда, однообразное: суп – густые макароны с мясными консервами – и каша, или те же макароны, только погуще, но и того и другого от пуза. Бочки с соленой рыбой, горбушей и иваси, стояли около столовой и брать ее можно было сколько угодно.

Существовали среди работяг и так называемые рекордисты, которые выполняли норму на 125 % и больше. Как правило, это была туфта: либо у работяги был блат с бригадиром и учетчиком и те записывали ему лишние тачки выработки, либо несколько человек сговаривались часть своих тачек записывать на одного из них, и он становился рекордистом. Практически выполнить норму не то что на 125 %, но и на 100 % было невозможно, потому что эта норма бралась из общесоюзных расценок, где грунт был легче, а также из расчета восьмичасового рабочего дня здорового, нормально живущего и нормально питающегося человека, всю жизнь занимающегося физическим трудом. Здесь же на Колыме грунт был очень тяжелый – галька, оттаявшая из вечной мерзлоты, рабочий день четырнадцать часов, а союзные нормы пересчитывались механически без учета полной изможденности людей, в подавляющем большинстве на воле не занимавшихся физическим трудом, да еще и истощенных зимней голодухой. (С окончанием промывочного сезона нормы питания зэков резко снижались.) Бытовые условия – бараки с нарами застланными сеном, немаловажным фактором были гнус и комары, буквально заедавшие людей, причем не спасали никакие накомарники; да и питание, хотя оно и было обильным, но уж очень низкокалорийным: ни свежего мяса, ни овощей и в помине не было. Так что все победные реляции о перевыполнении планов, исходившие от начальства, были сплошной липой и служили лишь для получения начальством премий и оправдания выдачи повышенных пайков зэкам. Все это сходило с рук, потому что запасы золота на Колыме были очень велики, и эксплуатировать их можно было сколь угодно варварски, все окупалось, это ведь не Клондайк. Рабочая сила – дармовая и в неограниченном количестве, этапный морской путь из Владивостока в Нагаево работает с полной нагрузкой, правда, обратно возвращается очень мало людей, да и те полуживые инвалиды. Но несмотря на все, план есть план и выполнять его лагерное начальство обязано во что бы то ни стало.