Москва купеческая

В заключение приведу анекдот про моего отца, который сравнительно недавно мне довелось слышать. Вот в какой версии его мне рассказывали: приходят однажды к моему отцу из комитета помощи бедным студентам и предлагают билеты на спектакль в пользу комитета. Предлагают самый дорогой билет – в сто рублей. Отец будто бы отказался, сказав, что дорого. Ему предложили за двадцать пять, за десять рублей – отец все говорил, что дорого, и взял за два рубля и при этом прибавил: «О студентах вы не беспокойтесь, я утром им чек на двадцать пять тысяч послал, а в театре я и постоять могу».

Первоначально мне показалось, что это сплошная выдумка, так это не было похоже на моего отца. По тону рассказа, герой представляется персонажем в долгополом сюртуке, сапогах бутылками и посещающим театры вроде одного из героев рассказов И. Ф. Горбунова. На самом деле отец мой одевался либо за границей, либо у Деллоса, который был совсем неплохой портной в Москве. В театре всегда, в особенности когда бывал один, сидел в первом ряду.

Но отыскивая возможный источник этой «легенды», я вспомнил один эпизод, который, как я думаю, и был подлинной подкладкой вышеприведенного рассказа. Дело происходило так: в 1907-1908 годах, в семье моего зятя, в лузинской семье, появился молодой художник, очень талантливый, которому предсказывали большое будущее. К сожалению, у него было плохое здоровье – начинался туберкулез. Сказали, что ему нужно ехать в Крым, и решили: так как у него самого денег не было, собрать ему необходимую сумму. Остановились на мысли устроить лотерею, разыграть одну из его картин. Выпустили 30 билетов по 25 рублей – сумма для того времени немалая – и распределили их между знакомыми. Один билет был назначен и моему отцу. Организацию розыгрыша взяла на себя С. М. Б…на, недавно ушедшая от своего мужа и жившая в гражданском браке с доктором Леонидом Лузиным. Времена были тогда другие, нравы строгие, и в доме ее бывали не все, даже не все родственники. Розыгрыш лотереи был хорошим предлогом для устройства «вечера». Вечер был устроен на славу, принимать она умела, и казалось, что все будет очень удачно. Розыгрыш должен был состояться за ужином, но вдруг оказалось, что один билет не взят и не оплачен – билет моего отца. Тогда одна из приятельниц хозяйки, Е. И. В…на, дама очень красивая и интересная, с большой иронией обратилась к моему отцу и сказала: «Что же, Афанасий Васильевич, четвертного жалко?» – «Четвертного мне не жалко – спокойно отвечал мой отец, – получите, пожалуйста. Жалко, пожалуй, что для того, чтобы собрать небольшую сумму, устраивается такой дорогой вечер, лучше бы деньги художнику дали. А впрочем, о нем не беспокойтесь: сегодня он был у меня в конторе. Валентин Анатольевич нашел, что ему действительно пожить в Крыму нужно. Послезавтра он поедет. Пока отправляем его на год, а там дальше посмотрим. А то, что вы собрали, тоже годится: семья у них очень бедная».

Художник прожил в Крыму около полутора лет, совсем поправился и умер сравнительно недавно, в эмиграции, где он составил себе крупное имя в специальной области. До конца дней своих он с волнением вспоминал Афанасия Васильевича.

Глава III

В течение XIX столетия была Москва «Войны и мира», Москва грибоедовская, Москва славянофилов, и, наконец, в третьей четверти века с легкой руки Боборыкина и позднее «Нового времени» появляется Москва купеческая. Это Москва, где купеческое засилье, где купец повсюду – и в амбаре, и в городской думе, и в университете, и в театре, где без купца нельзя ничего сделать, своего рода «диктатура прилавка»[36].

Что купец был в «амбаре», в этом нет ничего удивительного – где же ему, собственно, быть? Можно даже сказать, что в это время он не один был в амбаре: там начинают появляться и новые элементы, уже не говоря про то, что ряд более молодых представителей «темного царства» – сами люди с высшим образованием. В составе правлений паевых товариществ начинают появляться чистой воды интеллигенты, инженеры и юристы, присяжные поверенные. Таковые быстро занимают заметное место, иногда появляются и в представителях. Этим слегка меняется его характер, но оно становится иногда более способным к защите своих интересов.

О роли «купца» в искусстве, в науке, в благотворительности и в делах просвещения мне немало пришлось говорить при характеристике «купеческих династий». Все подобного рода действия носили личный характер. Многие действовали одинаковым порядком, но каждый выступал за свой страх и за свою совесть. «Для спасения своей собственной души», – сказали бы советские историки. И так как такая активность была правилом, а не исключением, то результат сказывался на всех. Как я уже говорил, история русского купечества есть один из истоков русской культуры.