Купец был не только в городской думе, он был во всей городской общественности, что объяснялось цензовой системой выборов. Городское домовладение в Москве преимущественно находилось в купеческих руках. Естественно, что по всякого рода выборам в городах представители купечества избирались в первую очередь. Иначе было в уездах. Правда, среди купцов было очень много землевладельцев, иногда даже помещиков, но своеобразная система выборов, стремившаяся построить земское представительство на дворянах-землевладельцах и отчасти на крестьянах, фактически совершенно устраняла из земских собраний торговцев и промышленников. Даже в самых промышленных уездах дело обстояло именно таким образом. Я не помню сколько-нибудь заметного проявления купеческой активности в земской работе. Лично я никогда в ней не участвовал, хотя мог бы быть избранным в состав губернского земства как представитель городской думы.
Небезынтересно провести параллель между общественной деятельностью в России прошлого времени и Западной Европы, в частности с Францией. На Западе – это устройство своих собственных дел, личной своей карьеры; в России – это прежде всего служение. Причин было две, на первый взгляд резко противоположных друг другу: общественная, частью интеллигентская традиция и цензовая система. Общественная деятельность в России появилась очень поздно, в связи с великими реформами. Нельзя считать таковою выборы старосты в гостиной сотне или в Сретенской слободе. Подлинная общественная работа началась с мировых посредников и земских гласных. Конечно, с давних пор в Москве были городские головы и Шестигласные думы, но настоящая работа общественного порядка началась с введения Городового положения. Вошедшая в жизнь в связи с эпохой великих реформ общественность была пропитана духом этого знаменательного времени.
С другой стороны, цензовая система – а ценз был довольно высокий – сводила на нет возможные выгоды от избрания в гласные городской думы. Почета это также давало мало. Гласные большей частью были купцы-толстосумы, и к ним так и относились: доминировало их купеческое качество, а не участие в управлении городскими делами. Позднее, когда в состав Думы по разным цензам стали проникать небогатые элементы населения, тогда еще можно было говорить о стремлении попасть в члены управления, но последние вовсе не обязаны были быть гласными, и в Москве членов управления обычно выбирали «со стороны». За время моего участия в двух составах Московской думы я не припомню, чем и как звание гласного принесло кому-нибудь денежную пользу. Поэтому вовсе не было такого наплыва желающих баллотироваться, и шли преимущественно те, которые хотели взаправду служить своему городу, так же как земцы хотели служить своей деревне.
Во всяком случае, со стороны московского купечества никогда не проявлялось тенденций – ни путем постановлений его правительственных органов, ни в порядке отдельных мнений – целиком захватить Думу. А в принципе думали, что это возможно. Наоборот, было определенное желание провести в состав гласных представителей интеллигенции, из числа лиц, не имевших ценза. Это было возможно благодаря тому, что в числе избирателей были разные научные и благотворительные общества, обладавшие недвижимым имуществом. По закону они могли выдать доверенность кому угодно, а не непременно кому-либо из своего состава. Этим путем и были введены некоторые лица, игравшие в Думе заметную роль. Когда началось деление на правых и левых, оказалось, что почти все общества – «прогрессисты», и это дало возможность немало пополнить левые кадры.
Этот же процесс инфильтрации интеллигенции начался и в чисто профессиональных промышленных группировках, но там это дело шло, конечно, значительно медленнее.
Московское биржевое общество, или – как обычно его называли по имени его руководящего органа – Московский биржевой комитет, было самой значительной, самой влиятельной представительской организацией торговли и промышленности в Москве, а ранее, и в течение долгого времени, и во всей России. Его всероссийское значение сильно умалилось после возникновения общероссийского объединения. Его внутренняя мощь оставалась прежней, и к голосу его постоянно прислушивались правительственные и даже общественные круги, конечно, те, которые вообще считались с «буржуазной» общественностью. Это свое значение Биржевой комитет сохранил, и после Февральской революции опять стал гегемоном среди промышленных группировок. Именно из его среды руководители последнего состава Временного правительства хотели почерпнуть те силы, которые помогли бы выправить положение.