Москва. Квартирная симфония

Назавтра к шести вечера все мы были дома. Без тени брезгливости осмотрев места общего пользования, заглянув на скорую руку в комнаты ко всем жильцам, мгновенно все смекнув и прикинув (а именно беспрецедентную стоимость 200-метровой квартиры и маячившие лично ей дивиденды), Алла Дмитриевна пообещала вернуться завтра. На следующий день ее прическа была не столь высока, тело покрывали более женственные одежды, голос приобрел оттенок доброжелательности, в руках был блокнот с игривым одуванчиком на обложке. Она обстоятельно побеседовала с каждым за закрытыми дверями, законспектировала необходимые ей детали и убедила всех плотно держать персональные требования за зубами. Ко мне она пришла в последнюю очередь. Мыском ботинка откинув края паласа, Алла Дмитриевна проверила на прочность выложенные большими лепестками дубовые паркетины, осталась, судя по выражению лица, довольна и тут же сказала, что меня ждет однокомнатная квартира.

– Э-э нет, – возразила я, – двадцать пять метров жилой площади, и мы прописаны вдвоем с дочерью.

– Вы с ней однополые, вам дополнительные метры не положены, – она невозмутимо пожала плечами.

– Вы это серьезно, Алла Дмитриевна? Однополые не однополые, а в однокомнатную квартиру мы с ребенком не поедем. Где вы встречали однокомнатные с комнатами в двадцать пять метров? И потом, мне дополнительные метры за инициативу полагаются, не находите?

Тут, несколько удивившись, Алла Дмитриевна открыла было рот, но я ее опередила:

– Кстати, кто собирается выкупать нашу квартиру? Если не секрет, конечно.

– Ладно, тебе скажу. Пожилой парижский адвокат-эмигрант – в память о предках. Заявку на квартиру оставил. Давно момента ждал. У него в этом доме пращуры-юристы жили. Так что ты как в воду глядела, по адресу пришла.

– Ну вот пусть и раскошелится в память о предках.

– Смотрю, ты девка не промах. Прикину насчет тебя с твоим чадом, – уклончиво ответила Алла Дмитриевна.

Из чего я сделала вывод, что мне нужно держать стойку.

Соседи расцвели, но одновременно обособились друг от друга. Каждый молча колдовал над кастрюлей или разделочной доской у своего кухонного стола, лелея персональную мечту. Началась горячая страда демонстрации квартир. После просмотров все возвращались целеустремленно-сосредоточенными и упорно продолжавшими молчать.

Двое ставленников Аллы Дмитриевны – стриженных под бокс молодых людей в черных куртках из свиной кожи и рыночных джинсах-пирамидах – показали мне двухкомнатную квартиру в новостройке района Раменки. Шестнадцатиэтажный панельный дом торчал, как одинокий зуб, в чистом поле. Станцией метро там еще не пахло. Пока у окна пустой гулкой кухни на четырнадцатом этаже я проваливалась в пессимизм от окружающего пейзажа, тот, что был несколько покоммуникабельней, решил меня приободрить: «Планируется обширная застройка: жилые дома, магазины, детские сады, школы, поликлиника, все такое прочее». На что я мрачно промолчала.

Сурово велев мне подумать до завтра, они остались в квартире ждать еще кого-то. Подозреваю, я была у них не единственной претенденткой на двухкомнатное жилье. Весьма предприимчивых юношей Алла Дмитриевна выбрала себе под стать.

Бредя по пустырю к автобусной остановке, я второй раз в жизни испытала на себе издевательство ветра (первый эпизод случился со мной на родильном столе). И на сей раз ветер глумился надо мной, рвал с плеч весенний плащ, Соловьем-разбойником завывал мне в уши. Но была в этом ветряном беспределе и позитивная сторона. Ветер надул мне в уши песнь о бесприютной жизни в безликих панельных микрорайонах, навсегда отвратив меня от любых новостроек.

Сон мой в ночь после просмотра был тревожен. Мне снились, что я застряла в лифте новостройки, судорожно жала на кнопку вызова диспетчера, металлический голос твердил: «Проект закрыт…» Ломая ногти, неимоверным усилием я разжала двери лифта, выкарабкалась из узкой коробки, разбила ботинком окно лестничной клетки и вылетела вон – в буквальном смысле – прочь от пустыря. Полет мой проходил над начинающими трепетно зеленеть насаждениями, над хаотично утыканными антеннами крышами домов в сторону Новодевичьего монастыря, где у его стен я опустилась на грешную землю, облегченно выдохнула и перекрестилась на золоченые купола.

На следующее утро позвонил один из коротко стриженных, тот, что суровее:

– Ну что, надумала?

– Нет, конечно, – ответила я, – не поедем мы с дочерью в чисто поле.

– Ничего себе заява! Это же двушка! – возмутился суровый. – Какого рожна тебе еще надо? Лучшего-то не будет, не жди.

– Нет уж, будет лучше, и не давите на меня, – ответила я. – Разговаривать буду только с Аллой Дмитриевной.

Вечером у нас с Аллой Дмитриевной вышел долгий телефонный спор, в конце которого она сдалась:

– Вот ты упертая. Хорошо, занимайся поиском сама, денег я тебе дам, под расписку. Но если не съедешь к сроку и не выпишешься с ребенком из квартиры, придут плечистые ребята и выкинут тебя со всем барахлом на улицу, никто на твое чадо не посмотрит.