Москва-Лондон. Книга 1

Елизавета стала редко появляться при дворе, с головой уйдя в учебу. Чрезвычайно способная, старательная ученица, сообразительная и очень усидчивая, она радовала своего знаменитого учителя Роджера Эшема поразительными успехами в изучении множества гуманитарных предметов одновременно. Принцесса писала и говорила по-латыни, читала на греческом, владела итальянским, французским и испанским языками, прекрасно танцевала и великолепно играла на лютне.[84] По мнению учителя, Елизавета превосходила образованностью даже дочерей великого канцлера своего отца — сэра Томаса Мора.[85]

Елизавета очищалась умно, терпеливо и даже талантливо. Она, в частности, стала образцовой прихожанкой, хотя некоторые злопыхатели ядовито намекали на то, что у Елизаветы сложились весьма натянутые отношения с Господом Богом после ее активного и победоносного участия в суде над лордом Сеймуром. В народе в это время ходил слух, усердно и щедро кем-то поддерживаемый, будто Елизавета, когда станет королевой Англии, велит высечь на своем могильном камне: «Здесь покоится Елизавета, что правила и умерла девственницей». Но все эти россказни оседали, подобно придорожной пыли, на ее ногах, а вокруг головы постепенно складывался ореол очаровательной, умной, доброй, просвещенной и целомудренной принцессы, которая обессмертит эпоху своего правления, когда наденет корону Англии…

Принцесса Елизавета Тюдор всерьез готовилась встретить свой звездный час…

Между тем пиршество подходило к концу.

— О боже, какая прелесть! — воскликнула вдруг Елизавета и захлопала в ладоши. — Посмотри, Мэри, ведь это наш с тобой любимый крыжовник со сливками! И это — в феврале! Вы настоящий чародей, сэр Томас!

— Я вижу, в этом доме ничему нельзя удивляться! — улыбнулась Мария, кончиками пальцев едва дотронувшись до руки Томаса Грешема. Это невольное и мимолетное движение было немедленно зафиксировано всеми присутствующими… — Признаться, я тоже очень люблю это дивное лакомство…

Приправой к блюду служили корица, ядра и сушеная шелуха мускатного ореха, сахар, розовая вода и яйца. Спелые, холодные, будто лишь сию минуту сорванные плоды крыжовника лежали кругами на густых сливках. Накалывая их специальными серебряными булавками, гости отправляли сочные ягоды в рот.

Грозди крупного янтарного винограда, отборные яблоки, груши, сливы, апельсины, финики и бог весть какие еще дары полей, садов и лесов Европы и ее ближних и дальних окрестностей были поставлены в роскошных вазах и блюдах на этот вместительный стол! Воистину — подлинное лукуллово пиршество![86]

— Сэр Себастьян, — сказала Мария, держа булавку с наколотой ягодой у своих губ, — вы сегодня необычайно молчаливы. Надеюсь, вы вполне здоровы?

— Нет, милая моя принцесса, — грустно вздохнул знаменитый мореплаватель, — сейчас я чувствую себя подобно перегруженному золотом кораблю, плотно усевшемуся на серебряную мель…

— Что вы хотите этим сказать? — спросила Мария.

— Ничего, кроме того, что я чертовски, до безобразия объелся… Надеюсь, не я один оказался в числе пострадавших за этим страшным столом! Ах, избави нас, господи, от всех других недугов…

Старого морского волка нальзя было обвинить в излишке изысканных манер, да и откуда им было взяться на кораблях или при короле Генрихе VIII? Поэтому весьма сомнительное с точки зрения придворного этикета признание сэра Себастьяна Кабота было встречено единодушным смехом и одобрением людей, уставших от придворных церемоний. В столовой сразу стало весело и шумно.

— Посмотрите, сэр Томас, — тихо прговорила Мария, слегка наклонив голову в его сторону, — как мила и красива сейчас моя сестра! Право, истинная королева! Она будет жить долго-долго… И править всеми вами…

— О, ваше высочество… — воскликнул Грешем, потрясенный той неподдельной грустью и осознанной обреченностью, с которой Мария говорила сейчас с ним. Ее откровенность, доверчивость, ее подчеркивание своего особого отношения к нему… Ко всему этому он не был готов заранее и чувствовал сейчас такую скованность мыслей и движений, какую не замечал в себе никогда прежде… — О, ваше высочество, вы так несправедливы к себе! Вы…

— Не нужно об этом! — неожиданно резко оборвала его Мария и повернула голову в сторону Кабота. — Я не ослышалась, сэр Себастьян, вы вновь собираетесь в далекое плавание? Куда на этот раз, позвольте вас спросить?

— В чертоги Господни, если, конечно, по дороге меня не перехватит пара-тройка тощих чертей, — смеялся старый мореход.

— Ах, не поминайте лукавого всуе! — нахмурилась Мария. — Но я действительно слышала, что вы начали разговор о каком-то новом плавании.

— У тебя прекрасный слух, дочь моя. Как и все остальное, смею заметить… Да-да, я это знаю лучше всех вас, потому что вот этими руками подбрасывал крошечную Мэри почти к потолку, а она визжала от восторга и орошала мою голову от избытка чувств!

— О господи! — Мария густо покраснела и прижала ладони к щекам. — Ну что вы такое несете?! Немедленно прекратите, сэр Себастьян, умоляю вас… Вы ставите меня в ужасное положение… Боюсь, вы совсем не любите меня…