Москва-Лондон. Книга 1

— О чем не сказывают, о том не допытываются! Вытащи свой нос из моих щей, не то найдешь там пару клещей… Ступай, нечего глазеть… Эка невидаль — баба на себе мужиков ублажает…

— О Господи… пошто… пошто отдал меня извергам… на поругание эдакое… при детях-то моих… Заступись, Владыко-о-о-о…

— Убийцы!.. Нелюди-и-и-и!..

— Звери дикие!.. Навоз козлиный!..

— Господи… явись же… терзают… исчадия ада!..

— Тьфу, дура… орет непотребное… Велика ли беда-то — всего десяток мужиков потоптали ее малость… Эй, не брыкайся! Иначе…

Глава II

Казалось, могуЧие сосны царапали небо своими мощными кронами. Они, чудилось, сдирали с него тонкие лоскутья темно-серой кожи, оголяя нежную голубизну недоступного тела. Впрочем, таких лоскутьев на небе было сейчас совсем немного…

День близился к закату…

Мороз заметно крепчал…

Мужик с головою зарылся в свой огромный тулуп, полностью предоставив своей сильной коренастой лошади, обросшей непомерно длинной шерстью, самой выбирать дорогу в этом царстве полнейшего бездорожья дремучего северного леса…

Время от времени мужик лениво высовывал голову в рыжей лисьей шапке и оглядывался назад, где лежал привязанный к саням пленник.

Вот и сейчас мужик обернулся, коротко кашлянул и хрипло спросил:

— Эй, жив покуда, щенок?

Не получив ответа, он тяжело повернулся спиною к лошади, все так же неторопливо шагавшей между деревьями, и увидел неподвижно лежащее тело мальчика. Лица его не было видно: островерхая суконная шапка, отороченная золотистой беличьей шкуркой, закрывала даже рот пленника…

Мужик отодвинул шапку и открыл лицо.

На него не мигая смотрели широко раскрытые серые глаза — сухие и искрящиеся такой невыносимо лютой ненавистью, что мужик невольно вздрогнул и передернул плечами…

— Ишь, звереныш, каков… весь в отца своего бешеного… — злобно пробормотал он, в сердцах снова накидывая шапку на лицо мальчика. — А вот погляди-ка на меня еще эдак-то, живо глазищи выдавлю!..

— Волк… — услышал он вдруг ясный и чистый детский голос.

— Где? — Мужик мгновенно выскочил из саней, упал в глубокий снег, запутавшись в тулупе, поднялся, остановил лошадь, закрутился вокруг своей оси… — Где? Где… волки? Один? Стаей? Ну?

— Стая.

Мужик сорвал с мальчика шапку, схватил всей пятернею его белесые густые волосы и приподнял голову все с теми же немигающими глазами почти к самому своему длинному и плоскому лицу, утонувшему в дремучей черной бороде.

— Где волк? — шипел он в лицо мальчика. — Где стая? Ну?!

— Вон…

— Где?

— Ты… А там — стая… Волки! Волки! Волки! Вол…

Удар… Колючие искры… Удар… Удар… Рычание… Темнота… Все или… Нет, не убил покуда… Удар… Удар… Волки… Люди… Волки… Волки… Люди-волки… Теперича — все… Убил насмерть…

— Забью, гаденыш! У-у-у, семя дворянское…

Мужик выпрямился и глубоко вздохнул. Потом поглядел на свои руки и на кровавое месиво, во что было им превращено кукишное детское лицо с большими и бесстрашными, совсем взрослыми серыми глазами, и проговорил:

— Эй, змееныш, жив покуда ай нет? Ишь ты, кровищи-то сколь… Сытно, видать, кормленный-поенный… Дышишь еще ай уже того… нет? — Он нагнулся и подставил свой правый глаз почти вплотную к тому месту, где, по его мнению, должны были бы находиться губы строптивого мальчишки в этом кровавом месиве. Глаз не дрогнул. Мужик выпрямился, пожал плечами и поежился. Потом вытер руки снегом, перекрестился и пробормотал: — Кажись, унянчил дитятко напрочь, что и не пикнуло…

Достал топор, большим пальцем проверил его остроту, еще раз вздохнул и перерубил веревки, которыми мальчик был привязан к саням. Сбросив бездыханное тело на снег, он тяжело упал в сани, с головой уйдя в огромный тулуп…

Лошадь слегка всхрапнула и пошла дальше своим путем…

…На него смотрели огромные, с какими-то синеватыми всполохами, неподвижные, словно примерзшие глаза. Их было великое множество — этих странно и страшно мерцающих глаз…

— Волки! — выдохнул он.

Леденящий душу страх, от которого, казалось, вот-вот остановится сердце, поставил его на ноги и прижал к толстому телу сосны.

Ничего…

Темнота…

Он хотел протереть глаза и вдруг закричал от страшной, режущей и непереносимой боли — словно глаза натерли железными опилками… Эта страшная боль в глазах, свист и колокольное гудение в ушах, кровяные ручейки во рту, скачущая с места на место резкая боль в голове и нестерпимый зуд на лице — все это вместе взятое окончательно вернуло мальчику сознание.

Он нагнулся, обеими ладонями зачерпнул пушистый снег и поднес к разбитым губам и лицу. От прикосновения холодного снега к теплой кровяной коросте, покрывшей все истерзанное лицо мальчика, боль, резь и зуд, казалось, еще более усилились. Ноги задрожали, и он медленно опустился на колени…

Сначала слезы остро жгли глаза и щеки. Но вскоре мальчик понял, что они промыли узенькую дорожку свету. Проявились снег, деревья и те огромные и бесчисленные глаза, которые своим загадочным мерцанием первыми пробили дорогу к сокрушенному сознанию, — звезды снова ослепили его, но теперь они уже не казались волчьими глазами, освещающими волчьим зубам их рабочее место…

Звезды обсыпали все небо…