Москва-Лондон. Книга 1

Одета она была в великолепное темно-малиновое бархатное платье с очень низким, почти до талии, вырезом, закрытым до самой шеи белоснежной кружевной вставкой, сквозь которую угадывалась высокая и, представлялось, упругая еще грудь. Светло-каштановые волосы с небольшой еще проседью были чрезвычайно искусно уложены некими концентрическими кругами и перевиты янтарными нитями. На тончайшей золотой цепочке с алмазной пылью висел овальный изящнейший кулон из густо-красного сверкающего рубина. На белых кружевах изумительной работы он неотвратимо приковывал взоры к груди, — было очевидно, что именно эта часть тела была предметом особой гордости графини. Никаких других украшений или драгоценностей на ней сейчас не было, даже очень красивые длинные и тонкие пальцы не были обременены ни одним перстнем.

…Чанслер и Смит, едва не насильно разодетые Дюраном и его слугами по образу и подобию знатных французских аристократов, завороженно, с неприкрытым восхищением смотрели на старейшину родов Трелон и де Вервен, а та — на этих двоих красивых молодых мужчин.

Когда старшая Диана подошла совсем близко, они преклонили колени и продолжали восторженно смотреть на графиню.

— О, только не это, джентльмены! — на чистейшем английском языке воскликнула она. — Это я… нет — все мы должны всю свою жизнь стоять перед вами на коленях за чудесное спасение нашей дорогой Дианы! Вы слышите? Немедленно встаньте и не сердите меня! Не правда ли, дорогие мои, вы позволите мне называть вас по именам, как своих самых дорогих и любимых людей? О, мой милый Ричард, дитя мое… — Она подошла к нему вплотную и обеими руками, как это умеют делать лишь нежные и любящие матери, взяла его голову и прижалась губами ко лбу. — Ты ведь не только герой и спаситель моей бесценной Дианы, но и отец ее будущей дочери. Ты отныне член нашей семьи и к тому же — всеми любимый. — Она еще раз поцеловала Ричарда, подошла к Чарли и проделала с его головой то же самое. — О дорогой Чарли, дитя мое, ты сделал для нашей ненаглядной Дианы много больше, чем нужно для того, чтобы стать ее братом, а ее матери и бабушке — сыном и внуком. Дорогие мои дети, я счастлива видеть вас. Прошу вас за стол, дорогие мои! Признайтесь, вы голодны?

— Признаемся, мадам! — с улыбкой сказал Ричард. — Но не могли бы вы сначала рассказать мне о состоянии моей Дианы? Меня не пускают к ней… я… простите, мадам, я очень волнуюсь… я ничего не знаю о ней, я… я не видел ее так давно… уже несколько часов… молю вас… вы так добры… она так любит вас… я… я тоже люблю вас… Дайте мне возможность хотя бы посмотреть на нее… обнять… поцеловать… Молю вас, мадам!

— Ах, Ричард, дитя мое, — она снова поцеловала его в лоб, — прошу тебя, постарайся успокоиться. Ведь ты же так храбр и силен! Сядь вот сюда, рядом со мною, а Чарли — сюда, по левую мою руку. Вот так. А теперь спокойно выслушайте меня и будьте умными и послушными мальчиками. — Она отпила из небольшого хрустального бокала глоток почти совсем прозрачного вина. — Это чудовищное пленение и чудесное избавление от него, недели самой прекрасной любви на свете, неудержимой страсти и страха потерять все это из-за необузданного гнева императора Карла, этого злого рока всей нашей семьи и ее же бесконечно щедрого и любящего благодетеля, безумный визит этой непостижимой Медичи, еще более безумная и смертельно опасная затея Дианы с подменой себя королевой Франции, которая совершенно неизвестно чем еще закончится, бегство из нашего дорогого и горячо любимого Антверпена, шесть ужасных кровавых сражений за пять суток пути — о, не слишком ли много для женщины, готовящейся к тому же стать матерью?! Я уверена, что еще одних таких суток она бы уже не выдержала. Сейчас ее мать, я, самые лучшие и знаменитые врачи и акушерки делаем решительно все, чтобы удержать и сохранить ее плод… твой плод, мой Ричард… ваш плод. Ты ведь должен знать все это, дорогой мой, — у тебя была жена и есть дети. Поэтому я и взываю прежде всего к твоему благоразумию и опыту: не настаивай на встрече с нашей дорогой Дианой. Когда она будет к этому готова, вы встретитесь ненадолго, при всех нас. Иначе сейчас нельзя. Иначе — ей будет очень плохо. Иначе — она… вы оба рискуете слишком многим. Ты любишь ее, она любит тебя. Ради своей любви разумные люди терпят неизмеримо больше, чем необходимую кратковременную разлуку.

— Но когда же все-таки я смогу хотя бы увидеть мою Диану? — опустив голову, тихо спросил Ричард.

— Надеюсь, если все будет хорошо… о чем мы все неустанно молим нашего Господа Бога… — она троекратно перекрестилась, и мужчины сделали то же самое, — дней через пять-семь…

— О господи! Пять-семь дней! Но это же просто невыносимо! Я сойду с ума! Но хотя бы просто взглянуть на нее, когда она будет спать, вы мне, надеюсь, можете позволить?

— Дитя мое, не искушай судьбу многократно — Господь не любит назойливых, а гнев Его страшен. Мужайся и терпи.

— Вы сказали, мадам, что с нею находится ее матушка, ваша дочь, не так ли?