Москва-Лондон, кот и букет невесты

Эмили слегка ссутулилась, но сделала это горделиво, как и положено семидесятилетней женщине. Но войти в образ не получалось.

– Не могу, – всхлипнула Эмили. – Я недостаточно эволюционировала, чтобы играть эту роль.

Гример наградил ее тяжелым взглядом и процедил:

– Эм, последний дубль. Ты уж постарайся, будь паинькой. Не подводи нас всех, милая. Последний, мать его, дубль.

– Ты не понимаешь, Зак! Моя героиня не искала любовь мужчины и была по-настоящему счастлива. Остров, символ ее силы, был ее единственной любовью, она посвятила этой теме всю жизнь после возвращения к людям. Я тоже никого не искала, но нас с Ником судьба свела, и теперь мне нужен очень конкретный человек, а не остров! У нас с Ником не симбиоз! Это то, духовное, которое я искала всю жизнь, понимаешь?!?! Зак?!

– Эмили, твой выход! – раздался оклик помощника режиссера.

– Детка, я все понимаю, – протяжно сказал Зак. – Я тоже без мужчины не могу. Но последний дубль. Последний! – он мазнул по носу розовым каплеобразным спонжем, подправляя контур, и подбадривающе посмотрел, мол, вали уже на площадку.

Кадры снимали в естественном освещении, но пара осветителей все равно суетились рядом, поскольку близился закат; две камеры скользили по рельсам, ловя лучшие ракурсы; злые и уставшие люди ждали последнего дубля.

Все, что требовалось от Эмили – это посмотреть на свой остров по имени Ману, как на единственную любовь, а потом закрыть глаза и улыбнуться. Но не получалось. Уже сорок дублей, а все не то. И вот последняя попытка. Финальным моментом весь фильм можно испортить, потому что у зрителей не будет катарсиса и полного понимания скрытых смыслов.

– Камера, мотор!

Эмили смотрела на залив, стоя у пещеры, которая была ее домом когда-то, и ее седые волосы развевались на ласково-трепетном ветру, который услужливо сотворил вентилятор. Но любви к острову Эмили никак не могла прочувствовать, и на глаза навернулись слезы. Беременность плохо сказывалась на ее настроении, и даже образ Ника в памяти не помогал изобразить любовь к другому «объекту». Было ужасно стыдно подводить режиссера и команду.

– Смотрите! Что это за идиоты в небе?

Все разом обернулись и посмотрели туда, куда указал оператор.

Съемочная группа загудела, некоторые стали свистеть и размахивать руками: в небе над заливом, заслоняя предзакатное солнце, летели два воздушных шара, приближаясь к бухте. Один был сине-вишневый, полосатый, а второй золотисто-голубой.

И чем ближе они приближались, тем сильнее волновалась Эмили непонятно почему. У нее вытянулось лицо, и она не могла шевельнуться.

Оператор продолжал снимать.

А потом, когда воздушные гости приблизились достаточно, чтобы можно было рассмотреть детали, между шарами, как знамя, свесился огромный транспарант: «Выходи за меня замуж, Эмили».

Она рухнула на колени, разом ослабев, и зарыдала от счастья, сгребая сырой песок пальцами. Поднялась и, падая, побежала в воду, но режиссер заорал, чтобы она вернулась на отметку. Она вернулась и впилась в небо взглядом, полным обожания и того самого катарсиса, которого ей так не хватало. Слезы высохли, оставив явно жуткие разводы, покрытые солью и песком, но ей было все равно. Она посмотрела на залив и сказала:

– Боже, как мне хорошо.

– Снято! – гаркнул режиссер, и все зааплодировали. – Это было… нечто. Поистине, помощь небес.

Эмили волновалась так, что ее трясло. Ей казалось, что она попала в свой собственный сон и застряла там в виде семидесятилетней женщины.

– О нет! Я же в гриме!

Но времени вернуть себе обычный облик не осталось. Два воздушных шара приземлились на берег, и Эмили увидела Ника. Взгляд прикипел к нему, и она, дрожа от эмоций, ждала, пока он подойдет.

Чудак. Юл Бриннер в новой ипостаси. Сумасшедший…

Ник был в белой расстегнутой рубашке и черных бриджах, как истинный пират. Его светлые волосы трепал легкий ветер, настоящий, а не искусственный, и это был прекрасный дубль, самый удачный, самый счастливый. Ник улыбался так широко и заразительно, что Эмили засмеялась, прикрыв ладонью рот.

– Ты ненормальный. Удивил так удивил!

– А я люблю удивлять, – довольно сказал Ник. Он немного похудел за эти два месяца, но остался таким же неотразимым и даже лучше, чем она запомнила его.

– Я в гриме, не смотри на меня, пожалуйста, – смутилась Эмили.

– По крайней мере, сейчас я не чувствую себя стариком рядом с тобой.

Она не выдержала и преодолела последний шаг, который их разделял, чтобы обнять, вдохнуть, почувствовать.

– Ты не старый, ты самый лучший. Я так ждала тебя! Вечером собиралась в Москву, но все никак не могла сделать последний дубль. А стоило увидеть тебя в небе, и все получилось. Я так люблю тебя, что душа болит. И да, я выйду за тебя замуж, Ник.

Те из съемочной группы, кто еще был рядом, засвистели и снова зааплодировали. А Ник опустился на одно колено и надел ей на безымянный палец кольцо с сапфиром.

– Я люблю тебя, Эмили. Чтобы это понять, мне хватило одного дня с тобой, а может, и одного взгляда.