Москва-матушка

—      Осилить надо,— стоял на своем Славко.— Пусть один из вас, ну хоть ты, Иваша, с верными ватажниками на озера за солью идет. Тут не так уж и далече. Заготовьте солонинки впрок,— с го­лоду в дороге не умрете. Из шкур звериных одежду теплую пошей­те, авось, в пургу от холода и не сгинете. Придет пора — трогай­тесь с богом.

—      Может, и правильный совет твой, дед, однако не мне одному это решать. Круг соберем, послушаем, что ватажники скажут.

...Утром ватага собралась на круг. Шуму много было, разгово­ров, но совет деда Славко приняли. Решили Ивашку послать за солью, а ватажникам подтянуть животы, чтобы большую часть до­бытой на охоте дичи готовить впрок. Одни посоветовали мясо не только солить, но и коптить, другие предложили собирать орехи и коренья всякие, которых в окрестных лесах было множество.

ИОНАША ВАРИТ КАШУ

Не узнать теперь места у Черного камня. Лес поредел, вокруг скалы понарыли ватажники землянок, разбросали свои шалаши по берегу реки, понастроили навесы, клетушки и коновязи. Как у кня­зя в вотчине. Все есть: и кузня, и шорня, и швальня, и кладовые. Мельницы вот, правда, нету, да она, вроде бы, и не нужна. Редко появляется зерно в ватаге. Все больше на мясе живут, охотой про­мышляют.

От поляны во все стороны протоптаны тропинки, а на берегу речки стоят котлы, где хозяйничает новый кашевар Ионаша.

Ионаша прижился в ватаге прочно. Новый повар удивил всех уменьем жарить добытую на охоте дичь, знал съедобные травы, коренья. Появились щи со щавелем, потом похлебка, заправленная поджаренным диким луком.

Теперь под началом Ионаши стояло три десятка «кормежников», людей, на обязанности которых лежало приготовление пищи. Первое время почти всю еду ватажникам предоставлял лес. Но ко­гда на обедах стали появляться сладкий перец, пареная тыква, всем стало ясно, что заготовки вышли за пределы леса.

Сокол сурово спросил Ионашу, где он взял перец и тыкву. Ве­селый повар ответил, не задумываясь:

— На земле, атаман. Прости мою слабость — без пареной тык­вы жить не могу. Если грека не кормить тыквой и хамсой — он ум­рет через неделю, клянусь богом...

Так шуткой и отделался.

Вечерами Ионаша выходил к самому большому костру, где сра­зу же собиралось много людей. До полночи не утихали там взрывы смеха. Умел повеселить своими рассказами ватажников хитрый ка­шевар.

И сегодня Ионаша толчется среди ватажников. В стане ожив­ленно. Из Сурожа пришли шестеро стражников — аргузиев. Были они худы, оборваны — ватагу искали долго. Ватажники встретили их недоверчиво. Но когда узнали на кругу о том, что люди бежали

из тюрьмы, решили принять.

* * *

Ионаша помнил наказ хана — приблизиться к Соколу. Только к атаману никак не допускал его Ивашка, и потому задуманное дело двигалось медленно. Сам Василько относился к Ионаше, как и ко всем, а Ивашка почему-то недолюбливал грека. Если повар пытался давать атаману советы, Ивашка грубо обрывал его:

—      Атаман правит ватагой, Ионаша варит кашу. Не в свое дело не суйся.

Проведал как-то Ионаша, что Сокол любит дочь сурожского купца, обрадовался. Наконец-то нашлось слабое место и у атама­на. Надо учесть. При случае сгодится.

Когда с группой ватажников ушел Ивашка за солыо, Ионаша решил действовать смело и решительно.

Вечером, когда на поляне потушили костры, повар пришел в ко- мору атамана. Василько не спал. Сидел на толстом чурбане, точил свою саблю. Пробуя лезвие большим пальцем левой руки, Сокол сказал:

—      Слыхал я, что ты не только чумичкой, но и саблей владеешь. Где научился?

—      Я, дорогой атаман, не всегда поваром был. Когда-то дружи­ну водил, сабелькой помахать немало пришлось. Прошлое это дело, тяжелое. Вспоминать не хочется.

—      Спать неохота. Рассказал бы...— попросил Сокол, убирая саблю.

Ионаша присел на лежанку Ивашки, поправил фитилек све­тильника, помолчал малость, начал:

—      В молодости полюбил я красавицу одну, такую... ну как тебе сказать, не было тогда красивее на всем побережье. Я говорю — тогда, потому что теперь есть в Суроже у русского купца дочь, ко­торая могла бы быть ей достойной соперницей.

Василько вздрогнул, грек это заметил.

—      И она полюбила меня, да только на беду. Была она богата, а я беден, простой воин в дружине ее отца. А времена тогда были тревожные, владетели греческие только войной и жили. Воевали болгар, кочевников и кого придется. Я не жалел себя в битвах — погибнуть хотел. Не брала смерть, зато много побед принес я на острие меча. Прошло время, и доверил мне хозяин дружину. Среди прочих выделял, к себе приблизил.

Однажды решил заговорить я с ним о дочери. Он спокойно вы­слушал, потом молвил: «Надумал я покорить себе Котромаса — моего соседа. Победи дружину Котромаса, забери его земли, и то­гда дочь твоя. Подумай». Молод я был и глуп. Думал — как можно против своих же братьев воевать...

—      Отказался? — нетерпеливо спросил Василько.

—      Ушел из дружины, потому что дурак был. Хозяин все равно Котромаса покорил... Любимая моя умерла с горя. С тех пор хожу по свету один, ее забыть не могу.

Василько тяжело вздохнул, задумался о своем.