Москва монументальная. Высотки и городская жизнь в эпоху сталинизма

На протяжении следующих месяцев Проктор и его команда консультировали относительно Дворца Советов, основываясь на определенных представлениях, сложившихся у фирмы благодаря накопленному опыту работы, прежде всего в Америке. Рекомендации Moran & Proctor основывались на знании американского оборудования, которое сотрудники компании советовали приобрести УСДС[184]. Еще они подсказали способы ускорить продвижение работ. По мнению американских инженеров, рытье котлована можно было бы закончить быстрее, если ввести в план материально-технического снабжения некоторые дополнительные шаги[185]. В Moran & Proctor исходили из предположения, что время и скорость важны, и это действительно было так, хотя в СССР, конечно, руководствовались иными соображениями, чем в Америке. Если в США инвесторы запрашивали у инженеров способы ускорить строительство, чтобы быстрее вернуть вложенные средства и получить прибыль, то в СССР эта логика не работала. Проктор, вернувшись в 1935 году из Москвы, в заявлении для прессы разъяснил эту разницу. Сообщив, что строительство Дворца является частью обширной программы модернизации и реконструкции, развернутой в Советском Союзе, Проктор заметил: «Мы [американцы] не можем позволить себе таких строек. Для них же [советских людей] возведение такого здания имеет экономическое оправдание. Им нужно преодолевать комплекс неполноценности русского крестьянина. И они это делают»[186]. Несмотря на эти очевидные различия между обстановкой в США и СССР, с точки зрения инженерного дела подход к московскому проекту не слишком отличался от того подхода, который был бы применен в Нью-Йорке. Например, в Moran & Proctor порекомендовали сделать для Дворца Советов круглую фундаментную подушку наподобие той модели, которую они использовали десятью годами ранее для строительства здания Нью-Йоркского окружного суда в центре Манхэттена[187].

Проктор был похож на многих других американских экспертов, имевших связи с Советским Союзом в межвоенный период. Он подходил к работе на СССР с сознанием превосходства и технического мастерства собственной страны по сравнению с развивающейся, но все еще «отсталой» Россией. Выступая перед американскими журналистами, Проктор лестно отозвался об Иофане и его команде инженеров. Еще до поездки в Москву в 1935 году он с энтузиазмом говорил о строительстве дворца и о том, как он продемонстрирует свой опыт на стройплощадке в Москве. «Учитывая сложность поставленных задач, с подготовительной работой по исследованию подпочвы советские инженеры справились отлично» – сообщил он газете New York Herald Tribune незадолго до отъезда в Москву[188]. Однако, будучи выпускником Принстонского университета, Проктор был связан с такими кругами, где было принято глумиться и над Советским Союзом, и над замыслом дворца. В выпуске от 1 июля 1935 года еженедельник Princeton Alumni Weekly сообщил об участии Проктора в этом проекте. «Восьмого мая Проктор отплыл в Россию, чтобы построить чудовищное здание для советского правительства, – сообщало издание для выпускников Принстона. – Совсем рядом с Кремлем, на Красной площади в Москве, Карлтон собирается воздвигнуть гигантскую махину, куда без малейшего преувеличения влезло бы несколько зданий величиной с Эмпайр-стейт-билдинг. Зачем усатым любителям водки вздумалось возвести у себя такую Вавилонскую башню – большая загадка и для Карла, и для нас»[189]. Хотя в публичных заявлениях Проктор высказывался о своем московском опыте, как правило, гораздо дипломатичнее, издевательское замечание Princeton Alumni, вероятно, было не так уж далеко от его собственного мнения. Спустя годы Проктор сделался убежденным антикоммунистом. В 1951 году в торжественной речи при вступлении в должность президента Американского общества инженеров-строителей Проктор призвал американских инженеров «бороться с этатизмом и нетерпимостью, которые делают нас уязвимыми для коммунистических идей»[190]. Объясняя свой призыв опытом пребывания в Москве в 1930-е годы, Проктор замечал:

С тех пор как 22 года назад в частных беседах в Москве мне указывали, что наше общество – одно из самых подверженных коммунистическому влиянию, потому что в нашей стране имеются величайшие крайности в религиозной, расовой и групповой нетерпимости, с тех пор я все время стараюсь обращать внимание инженеров на то, что они обладают способностью противиться нетерпимости во всех ее формах[191].