Москва монументальная. Высотки и городская жизнь в эпоху сталинизма

До того как пришел ответ Тодда, Иофан получил отдельное письмо от его сына Уэбстера Б. Тодда. Уэбстер тоже работал на Рокфеллера – руководил строительством Радио-сити (который сейчас называется Рокфеллеровским центром) между Пятой и Шестой авеню в Нью-Йорке. «Прошлой осенью, когда ваша группа побывала здесь, – писал Тодд-младший Иофану в письме от 6 июня 1935 года, – мы имели удовольствие показать вам Рокфеллеровский центр». Уэбстер напоминал Иофану, что в ту пору только начиналась работа над фундаментом и стальными конструкциями 38-этажного небоскреба. «Теперь здание завершено, и я подумал, что вам может быть интересно узнать, сколько времени ушло на окончание работ и заселение контор», – писал Уэбстер Тодд. И приводил данные: 136 рабочих дней от установки стальных каркасов до введения здания в эксплуатацию. «Возможно, эти данные покажутся вам скучными, – продолжал он, – но вы и ваши коллеги проявляли такой интерес и такое воодушевление, что я позволил себе прислать вам эту информацию. Пожалуйста, передавайте сердечный привет и добрые пожелания остальным членам вашей комиссии»[201]. Иофан живо откликнулся, выразил восхищение молниеносным завершением строительства Рокфеллеровского центра и написал, что вспоминает свой визит в Нью-Йорк «с большим удовольствием»[202].

То, что Иофан и другие члены Архитектурно-технической комиссии обзавелись в Нью-Йорке (и даже в близких к Рокфеллеру кругах) друзьями и связями, вовсе не так удивительно, как может показаться. Во-первых, у делегации был там, можно сказать, «свой человек» в лице Вячеслава Олтаржевского, в США ставшего Уолтером Олтаржевски. В начале 1920-х годов Олтаржевский работал в Москве под началом Алексея Щусева, а в 1924 году уехал из СССР в Нью-Йорк изучать передовые строительные технологии. Вначале Олтаржевский нашел работу в фирме Helmie & Corbett, а затем – в мастерской Уоллеса К. Харрисона. С 1931 года он участвовал в строительстве Рокфеллеровского центра[203]. Но еще важнее то, что, несмотря на языковые трудности и некоторые довольно ощутимые культурные различия, Иофана, Щуко и Гельфрейха объединяло с архитекторами нью-йоркских небоскребов 1930-х годов главное – любовь к архитектурной работе. Все эти люди получили похожее образование, причем многим в юности довелось поучиться в Италии или Франции. Отношения, завязавшиеся между ними в 1930-е годы, оказались дружескими и были основаны на взаимопонимании. Конечно, это не значило, что Иофан и его команда смотрели на Америку некритичным взглядом.

После возвращения Иофан описал свои впечатления от поездки в Нью-Йорк и другие американские города в ряде очерков и опубликовал их в 1935–1936 годах. В них Иофан критически высказывался об американских больших городах вообще и о Нью-Йорке, торопливо и бездумно застроенном небоскребами, в частности. Однако не стоит забывать, что это мнение Иофана разделяли и некоторые из его знакомых американцев. Вернувшись в Москву в 1935 году, советский архитектор выступил с теми же антиурбанистскими идеями, которые в США высказывали известный социолог и культуролог Льюис Мамфорд и знаменитый архитектор Фрэнк Ллойд Райт.

Противоборство влияний в Москве

В 1920–1930-е годы научно-технический обмен был важной частью самоформирования и самопонимания Советского Союза. Члены УСДС, многие из которых ранее работали над масштабными промышленными объектами первой пятилетки, даже не сомневались в том, что социалистическая реконструкция Москвы будет проходить с привлечением западной – в том числе американской – технической помощи. Отчасти это представление объяснялось практикой, применявшейся в 1930-х, но еще и общим культурным подходом того времени, когда власти благосклонно смотрели на иностранные идеи и связи с заграницей. Катерина Кларк называла это десятилетие эпохой Великой Апроприации. По замечанию Кларк, «Москва апроприировала различные элементы как в пространстве (поглощая современные тенденции западной, главным образом европейской, а также американской культуры), так и во времени (обращаясь к русской и европейской культуре прошлого»[204]. Наглядным примером этой двойной апроприации, как отмечает Кларк, являлся Дворец Советов, в котором слились два влияния – американское и итальянское.