Москва монументальная. Высотки и городская жизнь в эпоху сталинизма

Большинство москвичей впервые узнали о вторжении Германии по радио. Двадцать второго июня 1941 года Вячеслав Молотов выступил в эфире и объявил о начале войны. В качестве наркома иностранных дел Молотов двумя годами ранее подписал с Германией пакт о ненападении. Теперь же ему пришлось сообщать о том, что немецкие войска нарушили границу и ступили на советскую землю. Обращаясь ко всей стране, Молотов напомнил слушателям: «Не первый раз нашему народу приходится иметь дело с нападающим зазнавшимся врагом. В свое время на поход Наполеона в Россию наш народ ответил отечественной войной, и Наполеон потерпел поражение, пришел к своему краху»[251]. Молотов был не единственным советским лидером, проводившим сравнение с войной 1812 года. Сталин, рассчитывая раздуть пламя национальной гордости, в своих первых речах военного времени говорил, что Гитлера ожидает та же судьба, которая постигла всех исторических врагов России. В последующие военные годы подъем русского национализма еще даст о себе знать и в архитектуре, и в культуре вообще. Однако в 1941 году – особенно в Москве – аналогия с наполеоновским вторжением звучала пугающе, ведь в 1812 году более трех четвертей площади Москвы было сожжено дотла. Обновленный социалистический город не мог и помыслить о повторении столь чудовищной участи. Война начала менять Москву с самого дня вторжения. Из образцового социалистического города столица немедленно превратилась в центр командования армией. Социалистическая реконструкция Москвы была приостановлена, работа над Дворцом Советов и другими объектами Генплана отложена до возвращения мирной жизни[252]. В июле ввели карточную систему снабжения, витрины магазинов обшили досками, по вечерам не работало уличное освещение[253]. Хотя пройдет еще много недель, прежде чем фашистские войска приблизятся к Москве, уже через месяц после вторжения люфтваффе выбрали аэродромы для совершения авианалетов на советскую столицу. Советские отряды ПВО разместили зенитные орудия на крышах домов по всей Москве, а в небе над городом повисли огромные заградительные аэростаты – они заставляли немецкие пикирующие бомбардировщики взлетать выше и дальше от города, так чтобы по ним могли попасть дальнобойные зенитные орудия. Каждым таким орудием управляли семь-восемь зенитчиков, которые размещались на крышах (илл. 3.1). Привязанные к земле десятки заправочных газгольдеров для аэростатов лениво колыхались почти у земли вдоль широких московских бульваров и улиц (илл. 3.2).

Илл. 3.1. Оборона Москвы: советские зенитчики на крыше гостиницы «Москва». 1 августа 1941 г. Фото Олега Кнорринга. Архив «РИА Новости»

Илл. 3.2. Газгольдеры для заправки аэростатов на Большой Ордынке. Ноябрь 1941 г. Фото Олега Кнорринга. Архив «РИА Новости»

В июле начался «московский блицкриг». Во время первого авианалета на Москву в ночь с 21 на 22 июля, длившегося около пяти часов, более 200 бомбардировщиков люфтваффе сбросили 104 тонны фугасных и 46 тысяч зажигательных бомб[254]. Среди обитателей мировых столиц со звуками налетов уже были знакомы лондонцы: зажигательные бомбы издавали характерный свист, а немецкие бомбардировщики – специфическое гудение. Теперь эти звуки узнали и москвичи. Через несколько месяцев немцы разбомбили главное здание Народного комиссариата тяжелой промышленности и здание ЦК ВКП(б) на Старой площади – оно горело целую ночь с 29 на 30 октября 1941 года. Стоящее напротив Кремля старое здание Московского университета с его неоклассическим фасадом тоже серьезно пострадало от бомбежек. Ходили мрачные слухи, что за одну только ночь около 200 человек погибли от бомб, сброшенных на престижную и недавно обновленную улицу Горького[255]. В первые месяцы войны столичные улицы и здания претерпели и другие изменения. При помощи краски, фанеры и больших кусков холста советские архитекторы и инженеры маскировали важнейшие здания и площади Москвы, сооружали муляжи, издалека напоминавшие заводские корпуса и аэродромы. Это делалось для того, чтобы обмануть пилотов люфтваффе и отвлечь их внимание от Кремля и других стратегических, промышленных и культурных объектов. Большой театр, соборы и стены Кремля и многие другие здания представали теперь невзрачными двухэтажными строениями, едва узнаваемыми за маскировкой (илл. 3.3)[256]. Пока москвичи укрывались в подвалах, бункерах и на станциях метро, ожидая сигнала окончания воздушной тревоги, немцы слушали по радио сводки, в которых масштаб произведенных разрушений сильно преувеличивался. «Фабрики и заводы на окраинах Москвы разрушены. Кремль разбомблен, Красная площадь разбомблена… Москва находится на последней стадии разрушения», – сообщали немецким радиослушателям 5 августа[257].

Илл. 3.3. Защитная маскировка на здании Большого театра. 9 апреля 1942 г. Фото Александра Красавина. Архив «РИА Новости»