В итоге ни Прокофьева, ни Иофана не тронули. Однако Большой террор подорвал работу над дворцом и оставил свой след в УСДС. Обвинения, выдвинутые против Прокофьева и Иофана, следовали шаблонам, которые тогда применялись по всему СССР. В 1937 году Центральный Комитет инициировал кампанию за «критику и самокритику», побуждавшую, по словам Венди Голдман, «любого самозваного правдоискателя выступать с разоблачениями злоупотреблений»[245]
. Ожидалось, что руководители уровня Прокофьева и Иофана тоже вступят в эту игру и станут прилюдно каяться в ошибках. Хотя, скорее всего, ни Прокофьев, ни Иофан не занимались в 1930-е годы подобными вещами, в послевоенный период ритуальные выступления с «критикой и самокритикой» станут самым обычным делом на партсобраниях УСДС. И после войны оба руководителя этой организации будут регулярно в них участвовать.С началом войны перед УСДС встал ряд новых задач. В июне 1941 года работа над дворцом была приостановлена. Как только стало известно о вторжении Германии, начала функционировать командная вертикаль военного времени, и все столичные строительные организации, а также все их работники, попали в прямое подчинение Местной противовоздушной обороне (МПВО). Множество сотрудников УСДС были призваны в Красную армию, а те, кто остался на стройплощадке дворца, отложили привычную работу и занялись совсем другими делами. Теперь они сооружали бомбоубежища и ставили огнезащитные и камуфлирующие заслоны на административные здания и производственные корпуса УСДС, а также на частично возведенный дворец[246]
. Ресурсы УСДС – его заводы, стройматериалы и штат сотрудников – были также перенаправлены на нужды войны. В некоторых случаях это означало, что организация полностью утрачивает определенные активы: так, механический цех УСДС был передан Народному комиссариату авиационной промышленности[247]. В декабре 1941 года, когда немцы начали налеты на Москву, сотрудников УСДС вместе с оборудованием эвакуировали на восток – строить Уральский алюминиевый завод. Руководить строительством этого оборонно-промышленного объекта назначили Прокофьева[248]. Сохраняя на протяжении военных лет ранее собранные команды строителей и проектировщиков, руководство УСДС надеялось, что впоследствии им пригодится полученный новый опыт.Тем временем Иофан возглавил отделение Академии архитектуры в Свердловске, крупнейшем уральском городе, и с конца 1941 года руководил строительством жилья для рабочих, занятых в оборонной промышленности, и реконструкцией заводов и фабрик, эвакуированных из прифронтовых областей[249]
. В свободное время Иофан переделывал свой проект дворца, чтобы в нем отражались новые идеологические задачи, поставленные войной. В свердловском варианте проекта дворец превратился из сооружения, прославляющего Октябрьскую революцию и построение социализма, в здание, увековечивающее еще и Великую Отечественную войну. Но пусть в Свердловске Иофан и вносил изменения в свой проект, в Москве стройплощадка дворца оставалась заброшенной. Участник войны, который вел дневники под псевдонимом К. Лористон, описал свои впечатления от увиденного на том месте в начале мая 1942 года:По дороге возле Дворца Советов напротив Музея изящных искусств видел разбомбленные дома, фугаски, наверное, были тяжелые, выбиты окна, обвалившиеся перекрытия… Интересно, какая будет судьба постройки Дворца Советов, пока что установлены основные башмаки, а с одной стороны стоит железный скелет этажей на 10, ржавеет[250]
.В таком состоянии разрухи Дворец Советов простоит всю войну и послевоенные годы. Однако проект дворца продолжил жить уже по-новому. Технический опыт, накопленный командой УСДС в межвоенные годы, сыграл важнейшую роль в осуществлении послевоенного проекта московских небоскребов. В январе 1947 года, когда Совет Министров собрался на первую серию заседаний, где планировалось обсуждать возведение в ближайшее время восьми высотных зданий в Москве, снова были подняты вопросы о монументальности и международном сотрудничестве – старые вопросы, которые в свете начавшейся холодной войны зазвучали по-новому.
Глава 3
Война