Москва монументальная. Высотки и городская жизнь в эпоху сталинизма

В действительности Кремль, конечно, не был разрушен. Однако немецкие пилоты, должно быть, высматривали его изо всех сил[258]. Первого августа московский корреспондент агентства Рейтер Александр Верт записал в своем дневнике: «Кремль замаскирован огромными черными и желтыми пятнами и затянут большими полотнищами – на них нарисованы домики с окнами, как говорят, огнестойкими красками»[259][260]. Верт, приехавший в Москву в начале июля, отметил также, что для маскировки Малого театра «используют старые декорации к постановке „Леса“ Островского»[261]. В ночь на 8 августа, согласно дневнику Верта, «на Кремль упало много зажигательных бомб, но все их потушили»[262]. В итоге оказалось, что маскировка сработала: десятки немецких авианалетов, совершенных с июля 1941-го по апрель 1942 года с целью разрушения Москвы, оставили в столице сравнительно мало заметных следов[263]. Хотя это, разумеется, нисколько не ослабило психологического воздействия вражеских налетов на остававшихся в городе жителей.

Илл. 3.4. Москвичи строят противотанковые укрепления. 15 ноября 1941 г. Фото Александра Устинова. Архив «РИА Новости»

Вскоре над Москвой нависла еще и угроза наземного вторжения. К концу сентября немцы уже заняли Киев, Минск и Смоленск. Силы вермахта окружили Ленинград и двигались к Москве. Второго октября 1941 года немецкие войска приступили к операции «Тайфун» – натиску на советскую столицу. Архитекторы бок о бок с другими москвичами работали над сооружением оборонительных заграждений. Соседи объединялись и рыли поперек улиц ямы, уродуя родной город, чтобы спасти его. Они ломали асфальт на красивых проспектах, недавно появившихся благодаря Генплану 1935 года, и сооружали противотанковые надолбы и рвы (илл. 3.4). На подступах к городу, в Подмосковье, десятки тысяч жителей были мобилизованы в отряды и тоже громоздили защитные укрепления и рыли в липкой земле рвы и ямы. Георгий Жуков, будущий маршал, а тогда командующий Западным фронтом, вспоминал позднее:

Я видел своими глазами, как в ту же самую распутицу и грязь тысячи и тысячи москвичей, главным образом женщин, не приспособленных, вообще-то говоря, к тяжелым саперным работам, копали противотанковые рвы, траншеи, устанавливали надолбы, сооружали заграждения, таскали мешки с песком. Грязь прилипала к их ногам, к колесам тачек, на которых они возили землю, неимоверно утяжеляя и без того несподручную для женских рук лопату[264].

По мере того как немецкие войска продвигались по Можайскому шоссе со стороны Смоленска к Москве, граница между фронтом и городом понемногу размывалась. Фотокорреспондентам уже не приходилось далеко ездить за материалами для репортажей: 32-летний сотрудник «Правды» Александр Устинов обнаружил, что до фронта можно добраться общественным транспортом. Впоследствии он вспоминал, как однажды редактор дал задание сфотографировать разведчиков из одной дивизии, находившейся тогда на северо-западной окраине Москвы – в Химках. «Звоню в гараж – машины нет. На Ленинградском шоссе сел в троллейбус № 12, доехал до Химок». Оттуда Устинов прошел пешком десяток километров и «оказался на передовых позициях, где были разведчики… В тяжелые дни обороны Москвы… фронт и тыл были… так близко, что иной раз мне удавалось в один и тот же день делать фронтовую и тыловую съемки»[265].

В середине октября «белые воротнички» – партийные работники, директора заводов и фабрик, сотрудники посольств иностранных государств, актеры, профессура московских образовательных и научных учреждений – получили распоряжение эвакуироваться на восток. Утром 16 октября, когда оставшиеся в Москве люди увидели, что магазины, фабрики и станции метро закрыты, началась паника. Власти, похоже, забыли об остальных – непривилегированных – жителях Москвы, не дали им никакой информации и не оставили никаких распоряжений. Поэтому горожане решили, что город вот-вот займут немецкие войска[266]. И это предположение не было совсем уж беспочвенным. Заводы и многие предприятия были заминированы, чтобы самоуничтожиться, как только фашисты войдут в город. Охрана здания ЦК ВПК(б) просто бежала, бросив в полном беспорядке огромные груды полусожженных секретных документов, а еще, как явствует из донесения НКВД, сотни противогазов и пишущих машинок, 128 пар валенок и несколько сотен тонн мяса, картофеля и другого продовольствия[267]. Как доложит месяц спустя Московский горком партии, в воцарившемся полном беспорядке сотни коммунистов – работников предприятий и различных учреждений – уничтожили свои партбилеты[268].