Москва монументальная. Высотки и городская жизнь в эпоху сталинизма

Дело Чечулина сказалось и на столичных градостроительных планах в целом: власти приняли к сведению, что их главный архитектор пренебрег своими прямыми обязанностями. Чечулин возглавил московскую архитектуру в 1944 году Его основная служебная задача состояла в том, чтобы контролировать осуществление генерального плана в своем городе и возглавлять комитет по делам архитектуры городского уровня. Но к концу 1949 года, как раз тогда, когда обнаружилось, что Чечулин отлынивает от дела и уделяет мало времени вверенным ему стройплощадкам небоскребов, выяснилось также, что он едва ли наблюдает за Генпланом реконструкции Москвы. С учетом того, что с 1947 года все силы оказались брошены на московские небоскребы, никто, наверное, не удивился сделанному в 1949 году заключению: «Трестом Мосгорпроект т. Чечулин руководит только в части проектирования высотных зданий»[501]. Как оказалось, в различных отделениях столичного Комитета по делам архитектуры – от Мастерской типового проектирования до Отдела районных архитекторов – дела были пущены практически на самотек[502]. Хотя в московских небоскребах и видели проект, объединявший столицу, в действительности эти сооружения отбирали и ресурсы, и время у остальных проектов.

Проводя расследование в отношении Чечулина, официальные лица столкнулись с тем, что московский Генеральный план пробуксовывает. В июле 1949 года они установили, что «за два последних года весь аппарат Управления ни разу не собирался и никаких задач перед ним никто не ставил»[503]. В отсутствие должного контроля инспекция Архстройконтроля – надзорного органа, отвечавшего за строительные работы в городе, – брала взятки. Еще больший материальный ущерб нанесли столице последствия проводившейся в годы войны политики, позволявшей горожанам самостоятельно возводить жилые и хозяйственные постройки. Благодаря программе государственного кредитования, вступившей в силу в 1944 году, советские граждане получили право строить собственные дома на земле, взятой в аренду у местных советов[504]. Однако и в конце 1940-х годов аппарат инспекции Архстройконтроля документировал многочисленные случаи самовольного строительства. В 1948 году таких случаев было насчитано 146, из них 34 приходились на незаконно построенные новые жилые дома и 56 – на административные здания и детские учреждения[505]. В первом квартале 1949 года было отмечено 37 случаев самовольного строительства, в том числе 27 индивидуальных жилищ, гаражей и детских яслей. В отсутствие руководства со стороны Комитета по архитектуре во главе с Чечулиным, который должен был управлять всем сверху, Москва сама отстраивалась снизу.

Расследование в отношении Чечулина и Ростковского было завершено в сентябре 1949 года, его результатом стало постановление Совета Министров «O работе архитекторов Чечулина и Ростковского». Проверка была выполнена так быстро, что даже встречные доводы, которыми сам Чечулин ответил на обвинения Гохмана, запоздали[506]. В сентябрьском постановлении и Чечулину, и Ростковскому вынесли суровое порицание за непрофессионализм, проявленный ими при работе над небоскребом на Котельнической[507]. Чечулина сняли с должности главного архитектора Москвы, а Ростковского освободили от обязанностей главы проектного бюро. (Судьба распорядилась так, что со временем все трое стали соседями по дому на Котельнической набережной. В 1952 году Гохман и Ростковский получили квартиры в этом небоскребе: Гохман с семьей из четырех человек – на восьмом этаже, а Ростковский с семьей из шести человек – на втором[508]. Чечулин поселился там же.)

Дело Чечулина широко обсуждалось на собраниях организаций, занимавшихся строительством московских небоскребов. Там судьбы Чечулина и Попова рассматривались как звенья одной цепи. На партсобрании в УСДС в январе 1950 года Борис Иофан осуждающе высказался об обоих: «Для их деятельности характерно самодовольство, самоуспокоенность»[509]. В 1948 году Иофана бесцеремонно отстранили – вероятно, по настоянию Попова – от работы над небоскребом на Ленинских горах. Теперь Иофан как активный член президиума парторганизации УСДС публично заявил, что оба – и Попов, и Чечулин – никогда «не считались с критикой, с мнением масс, они забыли о том, что советский строй мощен силой народа, силой коллектива»[510]. Разбирательство в отношении Чечулина произошло за несколько недель до снятия Попова: его сместили с должности главного архитектора Москвы как раз тогда, когда «московское дело» только начиналось. Однако совпадение двух этих событий по времени отнюдь не было случайным. В конце 1949 года в Московском горкоме партии сочли, что Попов давно покрывал Чечулина и сознательно заглушал любую критику в адрес главного архитектора[511].