Москва монументальная. Высотки и городская жизнь в эпоху сталинизма

В первом постановлении о небоскребах, изданном в январе 1947 года, не упоминалось о том, что места, выбранные для строительства московских высоток, не свободны. К решению очень сложной задачи выселения и переселения тех людей, которые жили на этих местах, власть приступила лишь после того, как проект возведения небоскребов одобрили и начали разрабатывать. Таким образом, в ближайшие несколько лет каждое из министерств и ведомств, шефствовавших над строительством новых высотных башен в Москве, оказалось ответственно еще и за возведение жилья, школ, поликлиник и прочих необходимых учреждений для переселенных москвичей. В 1949 году устройством судьбы жителей, лишившихся прежнего жилья из-за строительства небоскребов, занимались уже чиновники на всех уровнях бюрократической системы – от служащих в конторах, специально для этого созданных, до самого Лаврентия Берии, курировавшего проект небоскребов вплоть до своего ареста в июне 1953 года. С самого начала своего осуществления в 1947 году проект небоскребов привнес в столичное проектирование и управление постоянный конфликт между символическими требованиями советской власти и практическими нуждами городской жизни. В оставшихся главах мы рассмотрим разнообразные формы, в которые выливался этот конфликт. Здесь же мы проанализируем непримиримое противоречие, обозначившееся между (условно) Москвой плановой и Москвой теневой. Эти два города – идеальный и реальный – были связаны между собой неразрывными узами. Монументальная Москва, какой она представала в идеализированных планах градостроителей, могла обрести материальную форму лишь при поддержке обширного теневого города – города, состоявшего из рабочих, каналов поставок и переселенных москвичей.

Архитектурные рисунки с изображением будущего облика Москвы – например, работы Дмитрия Чечулина и Михаила Посохина – делали почти невидимым это несовпадение идеальной Москвы с реальной. Однако этот конфликт отчетливо проступает в сохранившихся обращениях, которые писали в те годы горожане, пытавшиеся выразить недовольство: простые граждане добивались того, чтобы государство обеспечило их жильем надлежащего качества. Многие жаловались и на то, что их переселяли из центра Москвы в новые районы на самой окраине. В следующие несколько лет сотни привилегированных советских семей получили от проекта небоскребов пользу: вселились в роскошные квартиры в трех жилых высотках в центре столицы. Но в те же годы, в конце 1940-х – начале 1950-х, десятки тысяч их соседей, напротив, оказались переселены из центра на окраины. Из-за этого социальное расслоение и сословное неравенство обрели новое измерение: жители советской столицы начали соотносить собственную жизнь и судьбу с развернутым строительством небоскребов.

Словом, появление небоскребов поставило вопросы о том, кто же в Москве «свой» и что значило быть москвичом в последние годы сталинского правления. Но одновременно на первый план вышли и другие вопросы о принадлежности, исторические по своей сути. Когда при рытье котлована оказались подняты артефакты из далекого прошлого, советские зодчие и власти были вынуждены решать вопрос о принадлежности к Москве уже не людей, а предметов. Какие здания, памятники и улицы следует сохранить, а какими пожертвовать? Особенно остро эти дилеммы встали в связи с определенным под небоскреб участком в Зарядье – исторической части Москвы неподалеку от Кремля. Археологические раскопки, затеянные в Зарядье, прервали уже начатое там строительство высотки: тщательно подготовленный план пришлось отложить, подчинившись желанию сохранить историческое наследие. Хотя многие жилые здания в Зарядье только что бесцеремонно снесли, расчищая место для будущего небоскреба, материальные остатки более давнего прошлого бюрократы сочли более достойными бережного сохранения. Идеология позднего сталинизма, высоко ценившая места, которые можно было отнести к русскому национальному наследию, одновременно и формировала, и усложняла монументальное преображение Москвы.

Монументальная Москва и призрачный город в ее тени