Москва – Петушки. С комментариями Эдуарда Власова

Альбион – самое древнее название Британских островов (встречается еще у Птолемея); употребляется для называния Англии; обычно считается устаревшим и сугубо поэтическим названием. Байрон писал: «Жил в Альбионе юноша» («Паломничество Чайльд Гарольда», песнь 1, строфа II); «Как всякий юноша, завидевший впервые / Туманный Альбион, Жуан распознает / В себе род гордости» («Дон Жуан», песнь 10, строфа LXV). У русских поэтов Альбион фигурирует, к примеру, у Батюшкова: «Я берег покидал туманный Альбиона…» («Тень друга», 1814), у Цветаевой: «Плачь, туманный Альбион!» («Я берег покидал туманный Альбиона…», 1918).

Однако в публицистике это слово охотно эксплуатировалось и во времена Венички – вот, например, заголовок газетной заметки, посвященной навязыванию США своей финансовой политики Англии: «Набег на Альбион» (Известия. 1968. 17 октября).

30.46Я шел и пел: «Королева Британии тяжко больна, дни и ночи ее сочтены…» —

Веничка цитирует старинную английскую балладу «Королева Элинор» («Queen Eleanor») в классическом переводе Самуила Маршака:

Королева Британии тяжко больна.
Дни и ночи ее сочтены.
И позвать исповедников просит она
Из родной, из французской страны.

Сюжет баллады хорошо известен: умирающая королева Британии (по происхождению француженка, то есть любвеобильная особа) желает исповедаться; посылать за исповедниками во Францию уже поздно; тогда ее муж облачается в одежды священника и принимает ее исповедь, состоящую сплошь из признаний в прелюбодеянии и неверности мужу-королю.

30.47…меня поражает та легкость, с какой вы преодолевали все государственные границы… —

Из ближайших ассоциаций, возникающих в связи с этим наблюдением Черноусого, выделим такого признанного советского мастера мемуаров на заграничные темы и, соответственно, мэтра в деле свободного пересечения всех государственных границ, как Эренбург; в его беллетристике и мемуарах Веничка мог прочитать:

«[Рассказчик: ] Еду в дорогой, любимый, возвращенный мне Париж! <…> Я пробыл неделю в гостеприимном Копенгагене <…> в Лондоне я ходил по улицам, как в храме, – на цыпочках и сняв шляпу: я был вновь в исконной стране права, свободы, неприкосновения личности, в стране Хабеас Корпус. <…> Мой энтузиазм достиг высшего предела, когда я наконец увидел дорогой Монпарнас и „Ротонду“. <…> Я отправился в радушную Бельгию» («Необычайные похождения Хулио Хуренито», гл. 2);

«[Эренбург: ] Летом 1910 года мы поехали с Катей в Брюгге <…> В молодости мне удалось дважды побывать в Италии. <…> Я вернулся в Париж. <…> В 1951 году в Стокгольме я пошел на большую выставку мексиканского искусства. <…> Я еще полюбовался пиниями Рима. <…>…Я колесил по Европе, изъездил Францию, Германию, Англию, Чехословакию, Польшу, Швецию, Норвегию, Данию, побывал в Австрии, Швейцарии, Бельгии» (Эренбург. И. Собр. соч.: В 9 т. М., 1962–1967. Т. 8. С. 75, 99, 176, 186, 473, 545).

Впрочем, о пересечении границ думали не только прозаики, но и поэты, например много поездивший по миру Евтушенко:

Границы мне мешают…
                               Мне неловко
не знать Буэнос-Айреса,
                                Нью-Йорка.
Хочу шататься, сколько надо, Лондоном…
<…>
хочу проехать утренним Парижем!

(«Пролог», 1955)

Также о «легкости» пересечения границ писал (в прозе) и Маяковский, которому довелось однажды (в 1922 г.) выправлять визу в германском консульстве и наблюдать за своими бывшими соотечественниками: «Очевидно, наши „националисты“, проходившие за эти годы сквозь консульство, с такой грациозностью, с такой легкостью перепархивали с сербского подданства на китайское, что мое упорство выглядело неприлично» («Париж (Записки Людогуся)», очерк «Веселенький разговорчик в германском консульстве»).

31. Дрезна – 85-й километр

31.1 C. 74. 85-й километр —

небольшая платформа на железной дороге Москва – Владимир; как нетрудно догадаться, отстоит от Москвы на расстоянии 85 км (по железнодорожному пути). В 1990-х гг. переименована в платформу Кабаново.

31.2Граница нужна для того, чтобы не перепутать нации. У нас, например, стоит пограничник и твердо знает, что граница – это не фикция и не эмблема… —

Один из лучших советских пограничников, писатель Николай Островский писал: