Москва разгульная

Прасковья Медынцева обладала огромным состоянием, но оно находилось под опекой (государственным контролем). На опеке настоял муж, опасаясь пагубного пристрастия жены к выпивке и расточительной жизни. Прасковье разрешили выдавать на жизнь не более 500 рублей в месяц. Чтобы избавиться от ненавистной опеки и вновь заполучить в распоряжение свои сотни тысяч Медынцева и сошлась с игуменьей Митрофанией, которая обещала ей помощь и свое покровительство.

Игуменья полностью изолировала Медынцеву от внешнего мира и от ее родни. На целых два года купчиха оказалась фактически под домашним арестом. Митрофания спрятала ее в Покровской общине, а затем отправила под надежной охраной в Серпуховский монастырь. Однажды после «душеспасительной» беседы матушка попросила доверчивую купчиху поставить автограф на пустых листиках, чтобы сподручней было от ее имени подавать прошения на Высочайшее имя. Заполучив таким образом подписанные Медынцевой листы, Митрофания заполняла их текстами долговых расписок, обязательств, помеченных задним числом – тем временем, когда опека над Прасковьей Медынцевой еще не была учреждена, и она имела полное право распоряжаться собственными капиталами. Так вместо «жалоб царице» появлялись фальшивые векселя на общую сумму 237 тысяч рублей.

Мало того, решительная и дерзкая игуменья решила обобрать Медынцеву до нитки, заставив ее завещать Покровской общине все свое состояние и всю собственность, однако эта афера баронессе-настоятельнице не удалась, как, впрочем, и следующая.

Московский купец Дмитрий Николаевич Лебедев возмечтал получить орден св. Анны. Влиятельная игуменья пообещала ему выхлопотать «Анну на шею». Не надеясь на достаточную щедрость купца, Митрофания подделала и его векселя. Чтобы заполучить образец его подписи, игуменья пустилась на хитрость. К Лебедеву домой был послан служитель общины с текстом сочиненного для этой цели «приветственного адреса». Посыльного встретила жена Дмитрия Николаевича и, взяв лист, пошла к супругу. Но он уже изволил почивать, и заботливая женушка, решив не тревожить сна, расписалась за мужа под адресом… Ее-то подпись и скопировала Митрофания.

«Анну на шею» Лебедев, конечно, не получил, а когда купцу предъявили его векселя к оплате, он отказался их оплачивать, сказав, что векселя фальшивые. По этому факту было возбуждено уголовное дело, в ходе которого выяснилось, что подписи на векселях и письмах купца Лебедева действительно поддельные. Как и подписи мануфактур-советника Солодовникова. По словам экспертов, игуменья подделывала письма и воспроизводила подписи с завидной точностью. Но беда в том, что в случае с Солодовниковым ей пришлось подделывать нетвердый почерк дряхлого старика, поэтому каллиграфическая четкость письма разоблачали подлог при первом же взгляде.

В Москве игуменью посадили под арест в одну из камер Сущевского полицейского дома, расположенного на Селезневской улице. Но и это не смутило матушку, и она принялась налаживать связь со своими сообщницами на воле, которые начали активно обрабатывать свидетелей и изготавливать фальшивые документы, чтобы выгородить игуменью. Принятые меры не помогли, мало того, против Митрофании выдвинули еще два обвинения.

В октябре 1874 года в здании судебных установлений состоялся суд, который длился две недели. Москва гудела пересудами и спорами, такого громкого, скандального дела не было еще в истории России. В процессе участвовали знаменитые юристы, легенды русского правосудия: прокурор А. Ф. Кони и адвокаты со стороны потерпевших Ф. Н. Плевако и А. В. Лохвицкий. Защищать игуменью никто из адвокатов не согласился. Матушку Митрофанию признали виновной, но «заслуживающей снисхождения», и приговорили к ссылке в Енисейскую губернию.

Ни в какую Сибирь матушка Митрофания, в миру баронесса Розен, разумеется, не поехала. Высочайшие покровители определили бывшей фрейлине государыни императрицы «курортную ссылку» и в каюте первого класса отправили ее на одном из самых лучших пароходов по Волге до Царицына, а оттуда – в Ставрополь, в Иоанно-Мариинский монастырь. Совершив роскошное путешествие по России, игуменья совершила двухлетнее паломничество в Иерусалим. Умерла игуменья в почтенном возрасте в доме сестры в Москве, а памятником всей этой эпопее стала пьеса А.Н. Островского «Волки и овцы».

Густав Ландау – первый банковский аферист