Москва рок-н-ролльная. Через песни – об истории страны. Рок-музыка в столице: пароли, явки, традиции, мода

Андрей учился в Московском авиационном институте и играл на барабанах в большом джазовом оркестре МАИ. Но однажды, желая показать своим подружкам, какой он ловкий и смелый, Андрей спрыгнул с четвёртого этажа – и вышло это очень неудачно. Он свалился прямо на штакетник, и доска из забора проколола ему ногу. Играть на барабанах Андрей больше не мог, но благодаря этому несчастному случаю в полной мере раскрылись его вокальные и композиторские дарования – так часто бывает с людьми творческими, волевыми и целеустремленными.

Юрий Лашкарёв позже вспоминал, что Сергей Харитонов охарактеризовал своего приятеля как «абсолютного хиппи», поэтому он ожидал встречи с парнем в рваных джинсах и с длинными волосами. Но на очередную репетицию «Оловянных Солдатиков» в ДК МЭИ пришёл солидный чувачок с тросточкой в руках. Он взял гитару и заиграл «Sounds of Silence» Саймона и Гарфанкела. И хотя гармония этой песни была достаточно простая, тем не менее Лашкарёв был восхищён, насколько ловко всё выходило у их нового знакомца.

В разгар гитарного джема пришёл запоздавший Гусев, поздоровался и начал раскладывать свои барабанчики и тарелочки. А когда Горин, прихрамывая и опираясь на палочку, вышел перекурить, барабанщик шёпотом спросил друзей: «А он согласится с нами остаться?!»

Горин согласился.

Так сложился классический состав ансамбля «Оловянные Солдатики»: Андрей Горин (гитара, вокал), Сергей Харитонов (гитара, вокал), Юрий Лашкарёв (бас, вокал), Виктор Гусев (барабаны). Начинали ребята с исполнения хитов The Beatles и Саймона и Гарфанкела, но стали знамениты благодаря песням, которые сочиняли сами на русском языке…

«Все тогда мечтали сочинять песни на русском языке, а я – особенно, – рассказывает Андрей Горин. – Но я никак не мог это реализовать. Я пытался петь свои песни сам, под гитару, но всегда понимал, что нужны люди.

В 1967–1968 годах ансамблей было уже огромное количество. Ткни в любого парня: „Я на гитаре играю… у нас – ансамбль…” Людей было много, но как найти тех, кто тебе нужен? Тут ведь важно, чтобы случился некий зацеп.

И когда я встретился с Юркой, Серёгой и Виктором, я вдруг почувствовал, что мы не только одинаково музыку понимаем, мы и жизнь понимаем одинаково! Что меня притягивало к этим трём людям? Это были люди, которые кроме любви друг к другу ничего другого не испытывали. Ни желания подсидеть или кому-то перекрыть клапан, ни желания стать более популярным, чем кто-то другой, или пробить себя в музыкальной тусовке. Было просто потрясающе здорово быть вместе! Это была абсолютно чистая атмосфера. И это именно то, что я когда-то услышал у The Beatles…»

И как результат вскоре родилась первая песня на русском языке. Она называлась «Осталось немного печали». Следом появились и другие песни, которые немедленно стали популярными: «Баллада о водосточной трубе», «Воспоминания», «Старый крест» и многие другие.

Часто бывает так, что если начинает везти, то везёт сразу на всех фронтах. Тогда «Оловянным Солдатикам» подвалило счастье обзавестись ещё и хорошей аппаратурой. Венгерские студенты, игравшие в институтском ансамбле «Вокс», защитили дипломы. Собираясь домой, они продали своим младшим товарищам комплект усилительной аппаратуры Beag, которая являлась предметом вожделения многих музыкантов.

– Это были «непереносимые» колонки, настолько они были тяжёлыми, – шутит Андрей Горин.

– Зато у других аппаратура была самодельная, – гордо говорит Юра. – А мы уже перешли на фирменные усилители и фирменную акустику. Мы стали самостоятельной единицей…

Тут же понеслись концерты. Музыканты «Оловянных Солдатиков» до сих пор с восторгом вспоминают ту концертную зимнюю сессию 1969/70 года.

«Фактически у нас не было никакого репетиционного периода, – рассказывает Андрей Горин. – Я принёс в башке все песни, которые знал и мог изложить, и зачастую мы их играли на концерте, даже не репетируя. К себе, как к музыкантам, мы предъявляли минимальные требования, потому что и так всё было весело за счёт энергетики, харизмы, любви. Ребята смотрели на меня:

– Что мы сейчас играем-то?

Я говорил:

– Лови! Лови!

Это была хорошая школа!»

«Он иногда даже не говорил, какую вещь будет играть, – подтверждает Юрий Лашкарев. – Я ориентировался по его пальцам: смотрел и шёл за ним».

«В этом, кстати, был элемент, завораживавший нас самих, – говорит Андрей. – Я мог себе даже позволить, чтобы публика меня повела куда-то. Или вдруг мне хотелось сыграть ещё один проигрыш или спеть совершенно по-другому, и, хотя это происходило в процессе концерта, мне в тот момент казалось, что сыграть сейчас надо именно так, а никак не иначе. И они, бедолаги, находились в постоянном напряжении: куда меня понесёт? Но отсюда и лёгкость была! Это действительно было извержение чего-то такого, что происходит сейчас, сиюминутно. И это была постоянная нацеленность на приключение.