– На нашей лестничной клетке было ещё три квартиры. С соседями из первых двух мы дружили, а в третьей квартире жила странная семья, в которой муж и жена (его звали Саша, а её – Марина) изрядно поддавали. Когда Марина наклюкивалась, то Саша выставлял её за дверь. Марина ломилась в закрытые двери и орала: «Саша, открой мне дверь! Иначе я позову мужиков, и мы высадим её!» А когда напивался Саша, то Марина, в свою очередь, тоже выставляла его из дому. Тогда начинался прикольный диалог. Саша кричал: «Маринка! Открой мне дверь!» Марина отвечала: «Я тебе не открою, пока ты не проспишься!» – «Мне надо проспаться дома!» – «Не открою!» – «Тогда я тебя взорву!» – «Хорошо! Взрывай!» – «А знаешь чё? Я тебя взрывать не буду. Я тебя сожгу!» Как в цирке! И мы всё это слушали. Двери-то были не как сейчас, бронированные, а из ДСП, и из-за них было всё слышно! Но как-то я поутру иду в школу, выхожу на лестничную площадку, а там половина двери сожжена. И я понял тогда, что всё это были не шутки. У нас был, к сожалению, маргинальный район. Все дома, стоящие здесь, давались от завода «Серп и молот» людям, которые на том заводе работали. А «Серп и молот» – это не какое-нибудь маленькое КБ, это огромный завод, на котором были собраны люди не только из Москвы, но и из других городов, из других областей. Им тоже давали квартиры тут, в Перове. Родители детей, которые здесь родились, по сменам вкалывали на заводе, в «горячих» цехах, с 9 утра до 9 вечера, а дети были предоставлены сами себе. Нередко здесь и поножовщина, и драки бывали. И мне тоже не раз доставалось…
– Били?
– И старшие гоняли, и между младшими разборки были, и даже взрослые мужики детям подзатыльники раздавали.
– И мужики? Обычно они ведь стараются детей не обижать!..
– Здесь обижали, и не раз. Винных магазинов поблизости было много, и как мужики нажрутся, так и начинались проблемы: где бы и у кого денег стрельнуть? Они отнимали деньги и у женщин, и у детей.
– С кем ты дрался и где?
– Да вот прямо здесь разборки и происходили. – Алексей остановился на углу улицы и огляделся вокруг. – Это как раз 10-й проспект. Здесь невозможно было не драться, потому что на 10-м проспекте была своя банда, на улице Металлургов – своя, и у нас – тоже своя, и, например, у кинотеатра «Берёзка», это дальше, по Новогиреевской улице, там другие ребята жили. И что мы делали? Ходили ночью друг у друга деньги сшибать. Естественно, многие друг друга знали в лицо и потом приходили разбираться: кто у кого с Новогиреевской или с Федеративного отнял деньги. Ну и дрались. Бывало, что сильно дрались, а бывало, не очень…
Я оглянулся. Вполне будничный перекрёсток, перечерченный с двух сторон пешеходными «зебрами», а с третьей – «лежачим полицейским». Кусты сирени окружали его по двум ближним сторонам. Серенькие пятиэтажки выстроили в ряд. Жирафовидные тополя тянули свои шеи выше домов. Ничего запоминающегося, никаких ярких ориентиров, в другой раз пройду мимо – и взглядом не задержусь. Но оказывается, именно здесь в боях с окрестными мальчишками Алексей Булгаков воспитывал в себе право на свой собственный рок, свой голос, свою биографию. В сражениях, разъярившихся когда-то на этом сиреневом перекрёстке, закалялся «металл». Уверен, не будь тех драк, не было бы и обкатки стали…
Алексей тем временем уже тащил меня дальше:
– Сейчас, как пройдём мимо, ещё покажу, где драки у нас происходили…
– А кто твои родители? – спросил я, когда мы закончили осматривать места юношеских боёв.
– Моя мать работала рядом, в «Детском мире» на Зелёном проспекте. А отец работал в ЦАГИ, в Центральном авиационном государственном институте, что на улице Радио, там у них основной центр, а филиал – в Жуковском, и я помню, что отца частенько туда посылали на испытания. Отец меня научил разбираться в самолётной технике. Я навскидку могу определить, какой самолёт летит, какого он типа, сказать, какая у него вместимость пассажиров и сколько он может лететь без посадки… Он же мне объяснил, что такое американский «Шаттл», а что – наш «Союз». Ещё он очень хорошо разбирался в морских кораблях: какие бывают торпеды и торпедные катера… С ним очень интересно было разговаривать.
– А как твои родители относились к тому, что ты рок-музыкой занимаешься?
– Нормально. И не отрицательно, но и не положительно. Мать мне гитары покупала, но особо не поддерживала меня. В принципе в плане творчества я был предоставлен сам себе. Мы брали гитары, ходили здесь и пели песни.
– Какие?
– Да разные! И блатные, и какие-то народные. Вон на той детской площадке мы как раз и орали песни, – указал Булгаков в направлении раскрывшегося меж домами уютного дворика. – И девчонки здесь, конечно, к нам присоединялись. То здесь мы посидим, то там. Что это давало? Я развивал свой голос, поскольку я пел громко. И видно, голос здесь я закалил, поскольку мы орали песни и зимой, и летом.
– Зимой-то, наверное, по подъездам?