Прежде чем сесть в посланное Романовичем такси, я купила в ближайшем супермаркете зубную щетку и пасту, проскользнула в туалет ближайшего ресторанчика, чинно заявив метрдотелю, что порядочные люди моют руки
Романович поцеловал меня в висок.
Ему каким-то образом быстро удалось меня расслабить. Он рассказывал истории из своей практики. О женщине, которая захотела удлинить пальцы на ногах и руках, и специально для этого в Германии были изготовлены миниатюрные аппараты Илизарова. Мучительная операция – преображение длилось четыре месяца – обошлась ей в сто пятьдесят тысяч евро. А весь сыр-бор из-за того, что она встретила мужчину, которого возбуждали аристократичные узкие ладошки, ее же руки были крестьянскими, короткопалыми.
– Какой ужас, – недоверчиво смеялась я. – Неужели она не понимает, что мужчина, который выбирает жену по длине пальцев на ногах – маньяк и извращенец? А отношения, которые начались со лжи, вряд ли будут крепкими?
– Ох, Даша, за годы практики я стал таким циником, – усмехнулся Романович. – Иногда мне кажется, что большинство современных отношений начинаются со лжи. Знала бы ты, сколько раз мне приходилось восстанавливать девственность! Некоторые так входят во вкус, что каждую неделю приходят. Вот бабы, и денег не жалко, и боль терпеть не надоедает.
– А что, лишиться девственности во второй раз больно?
– Во много раз больнее, чем в первый, – серьезно ответил он. – Природная плева тонкая, эластичная. А я сшиваю ее накрепко, чтобы наверняка. Один раз был курьезный случай, то ли перестарался, то ли пациентке попался какой-то пентюх… В общем, на следующий день после ночи любви они вдвоем пришли ко мне в клинику. Пришлось мне разрывать пленку под наркозом. Мужчина не смог.
От смеха я раскраснелась.
– Значит, ты признаешь, что твоя профессия – обман?
– Моя профессия – счастье! – упрямо повторил он. – А счастье – это иногда и есть обман. Все мы в этом городе немного шулеры, не согласна?
Ее звали Сабина, и она была так прекрасна, что ее даже не хотелось ненавидеть. Глупо ненавидеть плакат с Одри Хэпберн или корчиться от зависти перед рекламным щитом с Летицией Каста. Потому что они небожительницы и живут в другой системе координат, а ты можешь лишь взглянуть на их проекцию из своего жалкого мирка, где банальные бабы вроде тебя буднично бреют ноги, измеряют портновским сантиметром объем ягодиц и рассеянно доказывают подругам, что Марк Уолберг гораздо сексуальнее Бреда Питта или что диета по Монтиньяку гораздо эффективнее скрупулезного подсчета калорий. Все равно в этом нет никакого смысла, потому что и Питт, и Уолберг заняты, а талия все равно обрастет складками к сорока годам.
Сабина тоже была небожительницей, произведением искусства, недосягаемой, прекрасной. Не знаю, была ли ее яркая, небанальная, бьющая под дых красота результатом пластической хирургии или редким даром природы, но даже я, обычно равнодушная к внешнему лоску, оторопела, впервые ее увидев.
То есть впервые я увидела ее много лет назад, она была довольно известной поп-певицей, ранней ягодкой, в тринадцать лет выигравшей какой-то конкурс детской песни и с тех пор начавшей триумфальное восхождение на олимп шоу-бизнеса. Ее называли русской Ванессой Паради, ей было всего пятнадцать, а ее лицо уже украшало обложки журналов, и в каждом крупном городе был филиал ее фан-клуба. Но я привыкла к тому, что отфотошопленной красоте глянцевых звездочек грош цена – отклеив ресницы и вынув двойной поролон из бюстгальтера, они становятся обычными тетками из толпы.
Когда я познакомилась с Сабиной, ей было двадцать семь, и она была на вершине успеха. Ее пиарщики были достойны самых высоких профессиональных наград – столько лет они умудрялись поддерживать Сабину на плаву, создавать вокруг ее жизни ажиотаж. Но когда я столкнулась с ней лицом к лицу на презентации, куда отправила меня Инесса с установкой «завести нужные знакомства», я поняла, почему все сходят с ума от той, чей голос объективно слабоват, а песни сводятся к любви, банально зарифмованной с кровью.
Сабина была совершенством.