Москва-Синьцзин

Они сидели друг напротив друга, оба светловолосые, тонкие, с прямыми спинами, с одинаково холодным выражением на непроницаемых лицах. Даже родинка на лбу такая же — наследственная мета Ларцевых.

Но Мэри знала про себя, что холодность ее — внешняя. Как ледяная арктическая шапка, а внизу, под корой, бурлит огонь. Всю жизнь, с детства она держала эту лаву под контролем, но иногда в молодые годы та, бывало, устраивала извержения. В Эдриане же, кажется, внутреннего пламени не было. Во всяком случае оно никогда себя не обнаруживало. Только блестящий лед, только белый снег.

Пугающая мы парочка, если поглядеть со стороны, думала Мэри. Арктика и Антарктика. Или два снеговика, только носы не из морковки.

Эдриан ошибался, полагая, что его мать не умеет шутить. Просто Мэри шутила лишь сама с собой, мысленно. Сын-то со своим английским воспитанием шутил беспрестанно, иногда это ее утомляло.

Вот и сейчас. Она заметила — не с материнской заботой, а как факт:

— У тебя круги под глазами. Такой образ жизни подорвет тебе здоровье.

А он в ответ с веселой улыбкой:

— Не шей ты мне, матушка, красный сарафан. Не изображай родительскую заботу. Переходи сразу к делу.

Сначала Мэри удивилась, что он назвал ее «матушка» — впервые. Потом догадалась: это какая-то фольклорная цитата.

Поразительно все-таки, что русский язык он знал лучше нее, хотя никогда не бывал в России. Невероятно способен к языкам. Вообще феноменально способный. Но столь же феноменально ленивый.

Имя было дано в честь деда. Судя по рассказам покойной матери, Адриан Ларцев был из редкой породы людей, которые в любой ситуации знают, как действовать. Казалось, он никогда не задумывается об этом — просто знает, и всё, говорила мать. Мэри же только и делала, что задумывалась. И иногда ошибалась.

Сын получился не таким, как она, и не таким, как дед. Адриан Ларцев действовал, не думая. Она сосредоточенно думает, потом действует. Эдриан же, кажется, вообще не думает и, не вынуждай обстоятельства, вовсе бы не действовал.

Другая мать винила бы себя — не так воспитала. Но Мэри знала: человек уже рождается на свет неким зверем, верней зверенышем — тигренком, цыпленком, жабенком, слоненком. Воспитание может лишь помочь ему стать хорошим тигром или менее противной жабой. Но основную работу подрастающее человеческое существо должно проделать само. Как в свое время проделала ее Мэри. Жизнь опасна и непредсказуема. Нужно быть сильным и самодостаточным. Это главное умение, и родительская заботливость ему только во вред.

Она не придумала себе эту теорию в самооправдание. Это истина. Да и какая из Мэри Ларр могла получиться мать и воспитательница? Мать должна быть полна любви, воспитательница — терпения. А того, кто не обладает этими дарами, нужно держать от детей подальше. Так Мэри и делала.

Мальчик родился недоношенный, слабый. Его выпаивали каким-то особенным искусственным молоком. Мать отсутствовала.

Шла большая война, и по контракту с британским правительством Мэри провела четыре года в Индии. Там действовало националистическое подполье, организованное агентами кайзера, происходили убийства и акты саботажа, готовилось восстание, которое подорвало бы мощь империи — в общем, работы хватало. Если случались передышки, Мэри отправлялась в Тибет, училась полезным практикам. Мысль о том, чтобы проведать сына в швейцарском санатории, ей в голову не приходила. Зачем?

В Европу она вернулась только в 1919 году, когда были разгромлены последние ячейки подпольной сети. Правда, сразу после этого в Индии развернулось новое антиколониальное движение, уже без германской поддержки, но Мэри это не касалось. Свое задание она выполнила, а Индия пускай живет, как захочет.

Стало быть, сына она первый раз увидела четырехлетним. Писклявый красный лягушонок, которого ей показали после родов, не в счет.

Доктор сказал: мальчик необычный, он не разговаривает, не плачет, не коммуницирует с окружающими, но это не умственная отсталость. Явление редкое, но не уникальное. Мэри не удивилась — в ее раннем детстве, которого она не помнила, было то же самое. Неизвестно, проснулась бы Маруся Ларцева, если б Е.Б. не пробудила в ней кундалини.

Швейцарский доктор про кундалини не слыхивал и в мистику не верил. Он сказал, что в Англии есть лучший в мире интернат для работы с нестандартными детьми — правда, очень дорогой.

Деньги у Мэри были. Не было времени. Предстояла срочная командировка в Латинскую Америку, теперь по контракту с «Юнайтед фрут». Она распорядилась, чтобы Эдриана переправили в чудо-интернат, и проотсутствовала еще два с половиной года. Из Англии писали, что мальчик ожил, заговорил и проявляет невероятные способности — это иногда случается у детей «заторможенного развития». Очнувшись, они быстро наверстывают упущенное — и даже с опережением, будто распрямляется некая пружина.

Первая настоящая встреча с сыном была такой.

Директор интерната привел Мэри в игровую комнату и показал на миниатюрного мальчика, сидевшего вдали от других детей в одиночестве, над шахматной доской.