Москва-Сити

Но было одно обстоятельство, которое не позволяло мне сразу ответить Косте отказом. Сознаюсь, я ненавижу сам этот термин – «заказное убийство». Произносишь эти слова – и будто сразу расписываешься в собственной беспомощности. Не знаю, как другие, лично я так просто начинаю сам себя слегка презирать за то, что меня, опытного следака, раскрывшего и распутавшего множество тяжких преступлений, обходит, дурит какая-то шантрапа, всего-то и умеющая, что без риска для жизни нажать на курок или кнопку дистанционного взрывателя. Хотя, конечно, следы заметать они насобачились здорово, ничего не скажешь. А нет следа – не за что и зацепиться. Главное ведь в нашем деле – зацепиться за какую-нибудь внятную улику. Зацепился – и начинай разматывать в обратную сторону… Ну а если нет такой зацепки – ищи логику. Должна, обязана в каждом таком заранее спланированном преступлении быть своя логика!

И я решил согласиться. И сам через сутки, как и обещал, позвонил Косте.

– Ну вот и молодец, – одобрил он.

– А чего ж! Я тебе и тогда говорил, и сейчас скажу: сам напрашиваться не стал бы, а если надо – я, как пионер, всегда готов. Хотя вообще-то у меня и так дел невпроворот. Но только ты все же не забудь: временно!

– Ну и ладушки, – засмеялся Костя. – Приказ у меня уже готов, так что с завтрашнего дня и приступай.

И вот я, как надзирающий за следствием прокурор, начал, как мог, вникать в несколько первоочередных дел, и в том числе – в дело Топуридзе.

Была своя логика, очевидно, и в деле о расстреле машины Топуридзе, и, вероятно, не так уж и глубоко запрятанная. В то, что это так, а не иначе, я лишний раз поверил, прочитав в газете странноватое интервью некоего Джамала Исмаилова, который называл себя другом Топуридзе. Я слышал о нем и раньше – это был молодой, но очень хваткий, очень богатый предприниматель, о котором не раз писали СМИ как о герое нашего времени и личности необыкновенной. Наверно, так оно и было, потому что в интервью, которое он дал, меня поразили аж две вещи. Во-первых, молодой мультимиллионер заявлял, что Топуридзе был бы цел и невредим, если бы не порвал дружбы с ним, Исмаиловым, а во-вторых, он сказал, что сто миллионов баксов не те деньги, за которые теперь человека убивают. Этот ребус, эта странная смесь цинизма с какой-то страшной арифметикой, не давала мне покоя до такой степени, что я ни о чем другом не мог думать. Или я не прав и нет в его словах ничего страшного? Просто человек хотел сказать, что, не расстанься они, он бы ему, другу, спину прикрыл, как никто другой? Но тогда почему он говорит об убийстве как о чем-то вполне нормальном и разрешенном? Только, дескать, не за сто же жалких миллионов… Ну а если не за сто, то за сколько будет нормально? За двести? За триста?

Меня разобрало до такой степени, что страшно захотелось посмотреть на место происшествия, тем более что я ехал как раз где-то неподалеку. Увы, я знал этот симптом, – так начинается настоящий интерес к делу. Я вздохнул, сворачивая в бывший Балтийский тупик. Ну что ж, раз организм так приказывает – посмотрим, как тут да что. Иной раз это очень даже помогает, дает хороший толчок соображаловке…

Я оставил машину в Вознесенском переулке и, вспоминая, как он назывался раньше, при советской власти, пошел к тому перекрестку, где, собственно, все и произошло в тот день. Наконец вспомнил – раньше это была улица Станкевича. Не того демократа первых перестроечных лет, который из помощников мэра чуть не угодил за решетку и потом скрывался на родине предков, в Варшаве, а того давнего либерала, который был современником Герцена и Огарева. Черт его знает, не уверен, что надо было все это еще раз переименовывать. Знаю только, что такое переименование бывает иной раз очень трудно принять, особенно если что-то вбилось тебе в голову еще с отроческих лет…