Москва слезам не верит: сборник

— Понял, не объясняй дальше. Нельзя позволять, чтобы на одного человека все накинулись. Даже если он не прав, всё равно нельзя. Человек должен верить, что к нему хоть кто-то на помощь придёт. Я к ней из протеста хожу. Человек обязан протестовать, если к другому человеку плохо относятся.

Они подошли к дому Тихомирова, но дверь оказалась закрытой.

— Тоже протест? — спросил писатель.

Тихомиров постучал в окно.

— Полина, — сказал он. — Я-то ладно, а чего человек должен страдать?

— Ты отойди к колодцу, — ответила Полина. — Тоща я пущу писателя.

— Я тогда тоже не пойду, — сказал писатель.

Полина, по-видимому, раздумывала, как быть дальше.

— Выбрось хоть одеяло, — попросил Тихомиров.

И тут они услышали голос Анны.

— Отойди, — потребовала она. Грохнула щеколда. — Заходите. Что вы за мужчины? — рассмеялась она. — В таком случае надо штурмом брать.

— В следующий раз, — пообещал Тихомиров, — возьмём.

… Писатель раздевался, когда раздался стук в дверь. Он поспешно натянул брюки.

— Я на пять минут, можно? — спросила Анна, входя. — Вы у модистки были?

— Да, — подтвердил писатель.

— А правда, она голой по дому ходит?

— Правда, — подтвердил писатель. — Она считает это полезным с точки зрения гигиены. Но сейчас она повесила занавески.

— Жаль, — сказала Анна. — Те мальчишки, которые видели её в первозданном виде, запомнят это на всю жизнь. И когда они станут старыми, будут вспоминать, что жила в их деревне прекрасная естественная женщина, которая ничего не страшилась. Вы знаете, что она убежала с выпускного бала с лётчиком?

— Знаю, — сказал писатель.

— Я ей завидую. Только одного понять не могу: что она нашла в этом Пехове? Жалкий, безвольный человек.

— Она его любит, — сказал писатель.

— Но ведь он сам никогда ни на что не решится.

— Мы эту проблему как раз сегодня и обсуждали. И пришли к выводу, что ей надо инициативу брать на себя.

— Ой, как интересно! И когда же она возьмёт на себя эту инициативу?

— Наверное, завтра, — ответил писатель.

Звено Тихомирова работало в поле. Поблизости затарахтел мотоцикл, и молодой агроном на мощном «Урале» с коляской подрулил к тракторам.

— Михалыч! — крикнул он. — Буянов срочно вызывает тебя и писателя. Просили доставить.

— А после работы нельзя? — спросил Тихомиров.

— Говорят: срочное дело. Садитесь.

— Свой транспорт есть, — сказал Тихомиров. Он завёл свой мотоцикл, а писатель сел на заднее сиденье.

… Буянов вышел из-за своего стола, пересел за стол заседаний и пригласил садиться Тихомирова и писателя.

— Разговор будет официальный, — предупредил он, — Поэтому я не поехал в поле, а вызвал вас сюда. Произошло чепе. На почте встретились Пехов и модистка, и Пехов пошёл за модисткой. Но подоспела жена Пехова с дочерью, произошло столкновение. На место происшествия вызвали участкового инспектора Гаврилова. Участковый допросил модистку, и та заявила, что так действовать ей посоветовал товарищ писатель. Это правда?

— Правда, — признался писатель.

Сообщаю дальше. Допрошенная участковым жена Пехова заявила, что она подожжёт дом модистки, а её саму обольёт серной кислотой. И она это сделает, у нёс характер аховый!

— С керосином не проблема, — сказал Тихомиров, — а где она серную кислому достанет?

— Я вначале тоже так подумал — не достанет, а потом сообразил — в школе может взять. Её сестра Зинка в школе техничкой работает. Взломают химкабинет и возьмут. Я уже на всякий случай директору школы позвонил, чтобы он принял срочно меры по охранению кислот и реактивов. В общем, дело становится серьёзным. И я склонен принять точку зрения общественности. Семья действительно ячейка государства и её надо оберегать.

— А что толку? — возразил Тихомиров. — Ячейка есть, а счастья нет. И Пехов несчастный, и его жена несчастная, и модистка несчастная.

Я, значит, ещё должен о счастье модистки думать? — спросил Буянов.

— А почему ты не должен об этом думать? Она что, не советский человек?

— Все мы советские, — раздражённо сказал Буянов, — Но Пехов — член нашей партийной организации, а она…

— А народ и партия едины, — возразил Тихомиров.

Буянов пристально взглянул на Тихомирова, и тот выдержал взгляд.

— Тогда вот что! — твёрдо сказал Буянов. — Обязую тебя провести работу с Пеховым. Он должен остаться в семье. Понял?

— Не складывается семья, — вздохнул Тихомиров, — Надо правде в глаза смотреть.

— А вас я прошу, — Буянов обратился к писателю, — осторожно давать советы. Деревенские дела сложные, путаные. Сразу в них но разберёшься. И поверьте мне — всё будет хорошо. Угар у Пехова пройдёт. Очень скоро пройдёт.

Тихомиров и писатель вернулись с поля вечером. Полина нагрела воды, и они долго и тщательно отмывали пыль и въевшуюся в руки солярку.

— Всё болит: плечи, руки, ноги, — пожаловался писатель.

— С непривычки, — утешил его Тихомиров.

Потом они ужинали, молча и сосредоточенно. Подавала Анна.

— Теперь спать, — сказал писатель.

— У меня репетиция, — сказал Тихомиров и пошёл одеваться. Вышел он в чёрном костюме, белой рубашке и при галстуке.

— Тогда и я пойду, — сказал писатель и тоже повязал галстук.