Москва слезам не верит: сборник

— Умею, — заверил ее Петров. — До армии я слесарем работал, в армии шофером, а когда в университете учился, и дворником был, и почтальоном, и санитаром в психолечебнице.

— Значит, в случае чего, семью сможете обеспечить, — облегченно вздохнула Олимпиада.

— Обеспечу, — пообещал Петров.

Ольга была на дневном сеансе в кино. Зал был почти незаполненным. В передних радах разместились около десятка мальчишек, В задних рядах сидела одна Ольга. А на экране скакали индейцы и ковбои и стреляли друг в друга из кольтов и винчестеров.

После обеда Татьяна, Олимпиада и Петров пили кофе. Олимпиада заметила, что Петров рассматривает фотографию военного моряка, и пояснила:

— Это Танин отец. Погиб на фронте.

— Тань, — спросил Петров, — а тебе, оказывается, уже больше тридцати?

— Это почему же? — возмутилась Олимпиада. — Ей двадцать пять.

— Но война кончилась тридцать лет назад, — заметил Петров.

— Ах! — несколько смутилась Олимпиада. — Он погиб при выполнении боевого задания. Ну, это тоже как фронт. Он был военным моряком. Искал мины на Черном морс. Это траление называется. Подорвался, и осталась одна только фотография. — Олимпиада вытерла выступившие слезы.

— Я думаю, эту фотографию нужно увеличить, Сделать хороший портрет. Хотите? Прямо в заводской фотолаборатории. Там сейчас наш заказ выполняется.

— Если сделаете, я буду очень благодарна. — Олимпиада расчувствовалась. — Это ведь единственная память о нем. Были еще письма. Но сгорели. У нас на старой квартире пожар был…

Перед Петровым и Людмилой Ивановной сидела пожилая симпатичная женщина.

— И тогда, значит, сделал он мне предложение, — рассказывала работница. — Продала я, значит, дом в деревне, перебралась из колхоза в город. Квартира у него от завода хорошая. Надо, значит, устраиваться. Куда? Он говорит, на наш завод. Будем вместе. Мне понравилось в цеху. Освоила я пресс. И заработок хороший. А тут начали меня бросать но разным станкам. Хоть и разницы особой нет, а все надо приноравливаться. Устаю, значит, нервничаю. Прихожу домой совсем замотанная. И хозяйство домашнее начала запускать, да и не женщина я к вечеру для мужа от такой усталости. Дерганая стала. Нет, думаю, надо кончать. Я насмотрелась уже на такие семьи. Он на неё: «Ты чего это не сделала?» А она на него: «А ты чего?» А оба работают. И некому успокоить. Глядишь — развод. Они молодые еще, могут снова семью создать, а мне рисковать нельзя. Я и так вдовою двадцать лет ходила. Так что надо мне уходить с завода.

— Не надо уходить, — сказал Петров. — Вы будете работать только на одном прессе. Не будут вас перебрасывать с места на место.

— Меня не будут, другую заместо меня будут, — возразила работница. — На чужом несчастье своего счастья не наживешь.

— Сегодня, пожалуйста, работайте, к концу смены мы ваш вопрос решим, — пообещал Петров.

— Ты у нас человек новый, — улыбнулась женщина. — У нас быстро ничего не решается… Я пошла. — И женщина вышла.

— Этот вопрос надо срочно решать с Прокопенко, — сказал Петров.

— Михаил Петрович, — возразила Людмила Ивановна, — я к Прокопенко не пойду. Он со мной и разговаривать не станет.

— Ладно, — встал Петров. — Я с ним сам поговорю.

Петров сидел в кабинете Прокопенко и терпеливо ему объяснял;

— Поймите же, она всю жизнь работала в колхозе. Привыкла к простым и привычным операциям. Перестраиваться ей поздно.

— А надо перестраиваться, — возразил Прокопенко. — Интересы производства требуют взаимозаменяемости. И это не так уж и сложно.

— Несложно в двадцать лет, и даже интересно, но не в сорок пять.

— У меня нет иного выхода, — начал раздражаться Прокопенко.

— Сколько в цехе не хватает рабочих на сегодня? — вдруг спросил Петров.

— Двадцать шесть человек. А что?

— А теперь будет не хватать двадцать семь. Чего вы добились?

Петров сидел у Константинова в парткоме.

— Ну, я не знаю, — говорил Петров, — как ему еще доказывать…

Константинов нажал на кнопку селектора.

— Передайте Прокопенко, чтобы он срочно зашел в партком!

— Мне, пожалуй, лучше уйти, — предложил Петров. — При мне он не изменит своего решения. Чисто психологически его можно понять.

— Не надо уходить! — сказал Константинов.

Прокопенко вошел, увидел Петрова и усмехнулся.

— Догадался, о чем пойдет речь? — спросил Константинов.

Прокопенко кивнул.

— С завтрашнего дня ты ее не будешь перебрасывать с места на место. Причины, по которым надо это сделать, тебе объяснил психолог, а я с его выводами согласен.

— А я не согласен, — спокойно возразил Прокопенко.

— Что же будем делать? — так же спокойно спросил его Константинов.

— А это смотря что тебя интересует — дело или благотворительность.

— Заботу о человеке ты называешь благотворительностью?

— А это уже демагогия, — не выдержал Прокопенко. — Ты отлично знаешь, в каком состоянии находится цех. Если он не будет работать как хорошо отлаженный механизм, это скажется на всей работе завода.

— Уже сказывается, — поправил Константинов.

— Вот именно, — согласился Прокопенко. — Я в первую очередь отвечаю за это и поэтому прошу мне не мешать. А все эти исследования только будоражат и отвлекают людей от работы.