Москва слезам не верит: сборник

— А никто. Актер. Был такой старый фильм — «Голубые дороги». Она и добыла его фотографию. Я этого отца недавно в новом фильме увидела. Постарел. Толстый, с животом, кулака играл. Ты только не проговорись. Пусть думает, что я не знаю. Ей тяжело доставалось, У нас ведь никого из родных нет. У мамы все погибли в войну. А знаешь, как не хватает своих, чтобы поехать, чтоб тебя ждали, чтобы встретили, как родную…

— Чего-чего, а родни у меня хватает, — заверил Петров. — Я с тобой поделюсь.

— А теперь она боится, что я замуж тоже не выйду.

— Ну, думаю, тебе это не угрожает.

— Не скажи, — возразила Татьяна. — Конечно, я не уродка, можно сказать, даже красивая, но ведь вы-то больше всего красивых и боитесь. Погулять — да! А в жены берете поскромнее. Тогда можно и себя королем чувствовать. Я раньше думала: если парень — так он уверенный, а вы такие же неуверенные, как и мы.

— Я уверенный, — возразил Петров.

— Какой ты уверенный! — рассмеялась Татьяна. — Ты просто наглый.

Они проснулись от хлопанья двери. Олимпиада пришла после ночной смены.

— Молодой человек, — обратилась она к Петрову, — я думаю, вам пора возвращаться в гостиницу, — и отвернулась.

Петров посмотрел на часы.

— Пожалуй, я прямо пойду на завод, — решил он.

Олимпиада продолжала сидеть к ним спиной, ожидая, когда Петров оденется и выйдет.

— Вы еще не ушли? — Олимпиада не оборачивалась.

— Простите, — сказал Петров. — А может, мы все-таки позавтракаем?

Татьяна хихикнула. Олимпиада уничтожающе взглянула на нее и, демонстративно звеня чашками, начала накрывать на стол.

Потом они молча сидели все вместе. Татьяна разливала кофе.

— А молока нет? — спросил Петров.

— Да, — сказала Олимпиада. — Я думаю, этот товарищ не пропадет в жизни.

— Не пропаду, — подтвердил Петров.

Петров сидел в конторке начальника участка Кашкина. Кашкин, средних лет мужчина, полный, излучающий доброжелательство, говорил по телефону:

— Ну что, милый, ты сам все знаешь, зачем тебе указания?… Третью бригаду только не выпускай из-под контроля, там много новичков., — Кашкин положил трубку и улыбнулся Петрову: — Извините. На чем мы остановились? Да, Прокопенко! Думаю, что месяца через два его снимут.

— Почему вы так считаете?

— Сейчас подготовительный дает номенклатуру изделий в две тысячи единиц. С переходом на новые аппараты увеличится до трех тысяч. И он уже не в состоянии будет контролировать. Он не справится с нагрузкой.

— А кто, по-вашему, мог бы справиться?

— Никто. Человеку это не под силу. Несколько лет назад, когда цех был маленьким, Прокопенко был бы идеальным руководителем. Он все помнил бы, все держал бы в своих руках, все контролировал… Концентрация власти необходима, по… до известных пределов. Руководитель может принять десять обоснованных решений в час, но двести решений за это же время — никто не может. Для пользы дела здесь надо делиться ответственностью.

— А если люди не хотят брать на себя ответственность? — спросил Петров. — Без ответственности проще и легче жить.

— Смотря какая ответственность, — не согласился Кашкин. — Отвечать, не имея возможности изменять, — одно, а отвечать за свои решения — это, кроме всего прочего, еще и интересно, это еще и удовольствие, Сделал и видишь — получилось, а если не получилось, так знаешь почему.

— Именно поэтому вы и ушли из цеха?

— Да, — согласился Кашкин. — С Прокопенко неинтересно работать.

— А если бы нас поставили начальником подготовительного? Вы могли бы вытянуть цех из прорыва.

— А меня не поставят начальником…

— Почему?

— На мне клеймо заместителя, — просто ответил Кашкин. — На каждом человеке есть какое-нибудь клеймо. Этот — весельчак, этот — неуклюжий, этот — дамский угодник, а я — заместитель. Я всегда был очень хорошим заместителем. К этому уже привыкли.

— А может быть, вы сами к этому привыкли?

— Может быть… — Кашкин задумался.

В конторку заглянули.

— Извините, — сказал Кашкин. — Через минуту у меня соберутся мастера…

Несколько опоздавших рабочих вошли в красный уголок и попытались сразу же прошмыгнуть в последние ряды.

Ольга сунула им листки анкет. У всех собравшихся анкеты уже были.

— Повторяю, — говорила Ольга. — После смены анкеты я заберу. Своя фамилии указывать не надо.

Рабочие стали расходиться, на ходу просматривая анкеты, Молодой парень обрадовался:

— И про Самсонова есть вопрос. Ну, уж я про него напишу свое мнение.

— А ты лучше скажи ему, — посоветовал другой.

— Скажи сам, если такой храбрый…

В цехе еще был перерыв. Рабочие пристраивались, где кто мог, и заполняли анкеты.

Пожилой рабочий подолгу вчитывался в вопросы, задумывался и только потом записывал: «да» или «нет».

Молодой парень заполнял анкету быстро, И, заполнив, поставил свою фамилию.

— Фамилию не надо, — сказал ему другой, который через плечо сравнивал свои ответы с чужими.

— А чего скрывать? — возразил парень. — Пусть знают мое собственное мнение.

Самсонов зашел в кабинет Прокопенко и положил перед ним анкеты.

— У меня есть, — сказал Прокопенко.