Москва слезам не верит: сборник

— Не старик. Не старик, — повторила Людмила. — Если бы молодой Гурин был, как этот старик. Гурин на своих тренировках так намудохается, что домой возвращается на полусогнутых. Поест и тут же засыпает.

— Вы же с ним в театры ходите!

— Он и в театре засыпает. Конечно, он хороший парень. Добрый, честный. Он же почти как киноартист. Все его узнают, автографы просят. Он доверчивый челябинский паренек. А Москва бьет с носка. Я ему говорила — не верь! Вот его и подсадили на ипподроме. Ладно! Все нормально, — Людмила налила себе вина, выпила, закурила. — В компаниях выпивать стал. Все предлагают — как же, знаменитость! А ему надо форму держать.

— Ты ему помогай.

— Кто бы мне помог! Ладно! Давай думать, где рожать будешь?

— Как где? — не поняла Катерина. — В больнице. Куда направят, там и рожу.

— Надо в хорошую больницу попасть. К хорошему врачу. Ты с Изабеллой не говорила?

— Она же не рожала.

— Как говорит только что вышедший товарищ, не обязательно быть курицей, чтобы определить вкус яичницы.

— А как ты его зовешь? — поинтересовалась Катерина. — По имени и отчеству?

— А никак, — рассмеялась Людмила. — Просто: пойди сюда, принеси то, отнеси се. Если бы все мужики были на него похожи!

— А замуж за него вышла бы?

— Конечно вышла бы. Но он никогда не бросит свою жену. Он говорит, что бросать женщин, когда они уже никому не нужны, — самое большое предательство, надо от них уходить, пока они молодые, или жить до конца дней своих.

— И ты с ним и дальше будешь встречаться?

— Наверное, буду, — ответила Людмила.

Катерина потом много раз вспоминала этот разговор. Она никак не могла поверить, что у Людмилы взрослый, даже старый любовник, об этом она читала только в книгах. И вообще, Людмила и Антонина жили взрослой жизнью, а она, уже беременная, и не ощущала, и не видела себя взрослой. И когда ей уступали место в автобусе, смущалась и удивлялась.

В последние дни марта два раза начинались боли, она спускалась к телефону, чтобы позвонить в «скорую помощь», но боли прекращались.

В воскресенье к ней приехали Людмила и Антонина. Схватки начались при них. Антонина побежала к телефону у вахтера. От волнения забыла свой номер — телефон им поставили всего месяц назад. Потом вспомнила. Трубку снял Николай.

— Катерина рожает. Срочно приезжай, надо в больницу везти! — скороговоркой прокричала Антонина.

Николай приехал через десять минут. Катерину свели по лестнице, поддерживая под руки.

— Да ладно вам, — рассмеялась Катерина, — ходить-то я еще могу.

Ближайший роддом находился недалеко от метро «Сокол». Улицы были по-воскресному пустынны. Николай гнал «Москвич» на предельной скорости.

Катерина родила к вечеру.

— Девочка. — Врач шлепнула по попке, и девочка заплакала.

Роды Катерина перенесла довольно легко. Конечно, было больно, но она ожидала худшего.

Утром приехала Антонина. Вечером — Людмила с Гуриным и снова Антонина уже с Николаем.

На следующий день соседка по палате позвала ее.

— Там подруга с твоим отцом. Покажи девку деду.

Катерина подошла к окну и увидела Людмилу и Еровшина. Еровшин передал большую коробку конфет. Ее, конечно, надо было бы отдать медсестрам, но конфеты в золотых и серебряных обертках казалась такими вкусными, что палата из шести женщин расправилась с ней в несколько минут.

Женщины рассказывали о мужьях, одна рожала уже в третий раз, остальные — впервые. Катерина о себе ничего не рассказывала. Женщины, видимо, почувствовали неладное в ее жизни, и одна из них не выдержала:

— А кто из тех, кто приходит, твой мужик?

Катерина показала на Николая, понимая, что ему придется забирать ее из роддома. Все произошло, как она и предполагала. За ней приехали Николай, Антонина и Людмила. Она вышла с дочерью, упакованной в розовое одеяло.

Николай стоял с коробкой конфет и цветами. Антонина подтолкнула его. Он отдал акушерке цветы и конфеты и заспешил к машине.

— Папаша! — обратилась к нему акушерка. — Обычно ребенка из роддома несет отец. Мать свое дело сделала. Она родила.

Николай взял сверток с ребенком и понес на вытянутых руках.

— Надо было, чтобы ее кто-нибудь другой встречал, — ворчливо заметил Николай, передавая ребенка Людмиле.

— Это почему же? — спросила Людмила.

— Через месяц Антонине рожать. И в этом же роддоме. Еще подумают, что у меня гарем.

— Нашел о чем думать, — отмахнулась Людмила. — Сейчас радоваться надо. Девка у нас родилась. Гуляем!

Катерина не узнала свою комнату в общежитии. Вместо казенных занавесок подруги повесили ситцевые шторы в яркий горошек. И комната стала светлее. На журнальном столике, явно недавно покрашенном и покрытом лаком (запах лака еще чувствовался), стоял старый телевизор «Ленинград» со шторками, закрывающими экран.

— Откуда телевизор? — удивилась Катерина.

— Родня излишки передала, — ответил Николай. — Они новый купили, «Чайку».

— Богатеет советский народ, — прокомментировала Людмила. — Старый еще работает, а уже новый покупают. Экран больше, изображение лучше. Ничего, пока попользуешься старым, а со временем цветной купишь.

В углу комнаты стояла детская коляска, совсем новая, на рессорах, с литыми резиновыми шинами на колесах.