Москва - столица

Стесненное в материальных средствах детство. Отец — молдаванин, вступивший на русскую военную службу, добившись всего лишь самого низшего офицерского чина, не мог позаботиться об образовании сына. Спасибо, у того рано обнаружился на редкость красивый голос, который открыл ему в десять лет двери придворной капеллы. Единственная связанная с расходами просьба мальчика купить ему скрипку была отцом с немалым трудом удовлетворена. Шестнадцати лет Александра Варламова переводят во взрослую часть капеллы и дают чин XIV класса, иначе — титулярного советника. С ним он и уйдет из жизни, ничего не достигнув на служебном пути.

И все-таки все складывалось не так уж плохо. Руководивший капеллой знаменитый композитор тех лет Бортнянский с самого начала отличал одаренного ученика, который самоучкой овладевал и скрипкой, и виолончелью, и фортепьяно, и уж совсем неожиданно — гитарой. На склоне лет Бортнянский порекомендует своего питомца ко двору великой княгини Анны Павловны, вышедшей замуж за принца Вильгельма Оранского. Восемнадцатилетний Варламов становится в Брюсселе учителем певчих великой княгини и, главное, получает возможность концертировать сам. Он выступает в местных залах как певец и как гитарист. Среди многочисленных восторженных рецензий в брюссельских газетах были и такие строки: «Чистота и беглость игры его на мелодическом инструменте, для многих слушателей неизвестном, возбудили громкие и продолжительные рукоплескания». Во Франции подлинной сенсацией становится исполнение Варламовым вариаций для скрипки Роде в переложении для гитары русского музыканта Андрея Сихры. Варламов становится настоящей знаменитостью. У него мягкий характер и натура романтика. Он бесконечно расположен к людям и убежден в их доброжелательности. Эти черты вызывают безусловную симпатию у великой княгини, будущей королевы Нидерландов, которая сама отличается скромностью, добротой и овеяна романтическим ореолом. Но даже Варламов со временем признается в безрассудстве своего брака. В 1824 г. он ведет под венец Анну Шматкову. Дочь придворного камердинера должна стать его музой, но в действительности закрывает мягкосердечному мужу путь к каким бы то ни было европейским успехам. Молодая супруга сварлива, неуживчива, ждет от музыканта больших заработков и, что много хуже, — отличается легкомысленным поведением. Варламовым приходится покинуть двор принца Оранского и вернуться в Петербург.

Артист Дюре с женой, балериной Новицкой. Первая треть XIX в. ГЦТМ им. А.А. Бахрушина

Вынужденное возвращение не обещало ничего хорошего. Варламов с трудом устраивается преподавателем пения в Петербургской театральной школе, обучает певчих Преображенского и Семеновского полков. Бортнянского уже нет в живых, и путь для его любимца в придворную капеллу закрыт. А между тем приходят на свет один за другим дети, жена не изменяет легкомысленного поведения. У нее появляются признаки будущего тяжелейшего недуга — тяги к вину. И как бы много воспоминаний ни было связано с Петербургом, Варламов понимал: отъезд в Москву становился единственной надеждой на спасение.

Конечно, он знал старую столицу давно и хорошо. Знал Большой и Малый театры — так называемую казенную императорскую сцену. Знал даже дом, в котором ему предстояло жить. Москвичи еще не пользовались нумерацией. Извозчику достаточно было сказать: «На Арбат, к Кокошкину, что у Бориса и Глеба». Последнее не слишком обычное уточнение объяснялось тем, что бывший директор московской казенной сцены Федор Федорович Кокошкин, совмещавший государственную службу с театральными переводами и режиссурой, слыл самым восторженным театралом. Его родовой дом находился на Воздвиженке, по стороне Крестовоздвиженского монастыря (№ 11). Вступив в новую, связанную с театром должность, он поспешил приобрести второе домовладение, прямо через улицу, за церковью Бориса и Глеба (Никитский бульвар, 6). Здесь проводились литературные вечера, читки пьес, репетиции, работала типография для печатания театральных программ и афиш, жили наиболее известные актеры. Квартиры были покойные, удобные, а главное — позволявшие иметь артистов всегда под рукой, — случалось, репетиции затягивались далеко за полночь в зависимости от настроения и замыслов неутомимого хозяина.

Соловьиный дом — это название родилось очень рано, едва ли не со дня открытия в январе 1825 г. вновь отстроенного после пожара начала века Большого театра, где с таким блеском дебютировал дотоле никому не известный певец Николай Лавров. Настоящие театралы предпочитали иное название — «кокошкинская академия», и судьба того же Николая Лаврова служила лучшим тому обоснованием.