Москва–Таллинн. Беспошлинно

— Я уже готова, — отозвалась Маруся. — По дороге надо зайти в магазин, мы с Яном там встречаемся. Он проводит меня до границы.

— Так важно… любовь, — прозвенела украшениями Ольга.

— А мамы все нет.

— Я позвоню ей! — гостья ринулась за телефоном.

— Не надо. Думаю, она придет прямо к поезду, чтобы не тратить нервы, свои и мои. Сейчас напишу ей письмо, — заключила Маруся.

* * *

Соседка приняла ее в теплые объятия.

— Пойдем умоешься.

Лариса плакала под шум воды, сидя на краю ванны. Еще вчера все было прекрасно, Маруся никуда не уезжала. Почему же я жаловалась на жизнь, когда надо было радоваться! Вспомнилась, ни к селу ни к городу, песня из юности «Yesterday». Воде, бьющей по ладоням, Лариса горестно шептала английские слова. Представилось, что Стас в этот момент смотрит на нее. «А ты говоришь, — кивнула она ему сквозь слезы, — взрослые дети». И отстраненно определила: «Похоже, я слегка тронулась». Все еще плача, она вышла попросить у Ане валерьянки.

На кухне спиной к ней сидел плотный мужчина, в подтяжках поверх белой рубашки. Орнамент, образованный подтяжками, делал спину похожей на панцирь крупного насекомого. Мужчина сидел наклонясь вперед: широкая шея, плоский затылок. Лариса, вспомнив что ее лицо от слез распухло, вернулась в ванную, встала на колени и опустила щеку под прохладную струю воды. Спустя время она хотела незаметно выскользнуть из квартиры, но подруга обняла ее и повела на кухню. Незнакомец теперь высился атлантом в проеме балконной двери.

— Ждем вас на кофе, — сказал коренастый с интонацией, которую можно было назвать фамильярной, — Александр Курбатов, дизайнер, работаю по дереву, — представился мужчина, но руки не протянул, небольшие ладони заложил за подтяжки. Лариса была благодарна — у нее не было сил для прикосновения.

— А все-таки я пойду.

— Первым пойду я, — сказал мужчина, — а вам, наверное, хочется поговорить с нашей утешительницей.

Лариса засмущалась, вспомнив как громко она ревела.

Курбатов разливал кофе и раскладывал куски вчерашней шарлотки. Вдруг Ане согласится пойти к ним домой и уговорит Марусю остаться? Лариса взглянула на часы: за Марусю надо бороться, за детей всегда надо бороться до последнего.

— Значит, ты еще покараулишь мои вещички, душа моя, — дизайнер положил некрупную волосатую кисть на широкое запястье Ане. Лариса отметила его дорогие часы.

— Ну придется.

— Таких как ты надо баловать, — мурлыкал Курбатов.

— Не надо, — засмущалась Ане.

— Зачем вам игрушки? — спросила Лариса, просто чтобы не молчать.

— Я здесь с загадочной миссией, сударыня, секретной, — Курбатов смотрел на Ларису как на ребенка, которому рассказывают страшную сказку.

— С какой? — поинтересовалась Лариса рассеянно.

— Пока не скажу.

И хорошо, она бы не смогла слушать. Вдруг вспомнила как Томас с другом забросили Марусю в осеннее море. Мальчикам было по семь лет, а Марусе пять, они придумали убирать хлам на берегу. Мальчишки нашли грязную корявую палку и сказали: «Руся, несем это бревно к воде и на счет „три“ бросаем подальше в море». Маруся изо всех сил вцепилась в корягу и не успела разжать замерзшие пальцы — на счет «три» мальчишки бросили ее в холодные волны вместе с бревном. С трудом выудив Марусю в намокшей шубе, они до вечера скрывались в квартире у Ане и плакали от страха. Лариса тогда разнервничалась, Томасу попало по первое число. Маруся не заболела, но шубка была испорчена, ее сушили на батарее. «Сейчас он тоже виноват, — думала Лариса, — наверняка знал о Русиной затее, со мной поделиться не удосужился. Что за бесчувственная порода!».

Во втором классе у Маруси после гриппа стала развиваться болезнь крови, гемаррологический васкулит, последующие семь лет ей пришлось провести в больницах. Лариса почти не работала. Одно время у дочери отказали ноги, она передвигалась в инвалидном кресле или лежала дома; тогда Маруся полюбила читать. Постепенно они победили болезнь — или же болезнь затаилась, Лариса до конца так и не была уверена, что страшный недуг не вернется.

Дочь записалась в театральную студии при Русском театре, там танцевала, фехтовала и училась эффектно падать со стола, о чем дома не догадывались. Лариса не запрещала ей ходить в эту самую студию, и теперь раскаивалась. Люди, решившие бросить жизнь на съедение театру, занимаются тем, что копируют судьбы других, дублируют страсти или изображают страсти придуманные — чтобы вытянуть боли и болезни этой жизни в тот параллельный мир. Или наоборот, выращивают вредные вирусы, которые потом проникают в обыденность? Это жуткая зараза театр, подмена существования, — сокрушалась Лариса.

* * *

Ане проводила Курбатова до двери.

— Ане! У меня просьба, и не только моя жизнь, но судьба всей семьи сейчас зависит от тебя!

Лариса поведала о своем горе, но Ане не восприняла новость должным образом.

— Мой Арни тоже уехал в Ирландию, — проводница вальсировала по кухне с посудой в руках, — наши дети другие, они смогут выжить в любой стране. Такое поколение.

— Твой сын здоровый сильный мальчик, а моя Руся…

— Всегда для тебя останется маленькой и больной.