Москва в эпоху Средневековья: очерки политической истории XII-XV столетий

Ученые обращали внимание на указанную летописцами «честь» русским князьям со стороны монгольских ханов. Л. В. Черепнин отмечал, что, «стремясь держать Русь в повиновении, ордынские ханы действовали не только устрашением. Они пытались опереться на определенные социальные силы; дарами, льготами, привилегиями привлечь к себе часть князей, бояр, духовенства» [Черепнин 1977: 200]. Н. С. Борисов писал о том, что в летописи «подчеркивается ханская “честь” русским князьям». Но как это им объясняется? Во-первых, тем, что «многие князья вступили на путь сотрудничества с Ордой». Во-вторых, тем, что «в условиях сильной татарской власти резкие обличения захватчиков и их пособников князей в таком официальном документе, каким являлась летопись, были невозможны» [Борисов 1976: 129].

Безусловно, в этих выводах доля истины имеется. Но нельзя ли увидеть в летописных формулировках о «чести» действительно определенные почести, воздаваемые ханами князьям, понятно, исходя из монгольского понимания отношений между ними?

Вопрос о «зависимых отношениях», отразившихся «на обрядах, которыми сопровождались аудиенции русских князей у татарских ханов», и на приемах «русскими князьями ханских послов», ставился в свое время В. И. Саввой. Считая, что «об обрядах этих русские источники умалчивают по понятной причине», в основу своих выводов он положил известия иностранцев [Савва 1901: 211–212, 215]. Н. И. Веселовский попытался подойти к ним, исходя из восточных традиций посольского этикета. Тем не менее и он говорит о «неуважении», «унижении» и «оскорблении» послов, посещавших монголов [Веселовский 1911].

Здесь, полагаем, необходимы некоторые пояснения. Во-первых, как мы знаем, русские летописи отнюдь не молчат по этому поводу. Подробно большинство из них не повествует, но неоднократно указывает о «почтении» русских князей в ставке. Вместе с тем это немногословие может говорить об обычности, обыденности этих, отнюдь не унизительных, процедур. Во-вторых, что касается сочинений иностранцев, то здесь следует отличать сведения авторов XIII в., видевших непосредственно многие ритуалы (но, как мы подчеркивали, не всегда осознавших их суть), и «писателей» XVI в. (о сообщениях последних см. ниже).

До нас дошло описание ханского «приема» в изображении Плано Карпини. «…мы видели при дворе императора, как знатный муж Ярослав, великий князь Руссии, а также сын царя и царицы Грузинской, и много великих султанов, а также князь Солангов не получали среди них никакого должного почета, но приставленные к ним Татары, какого бы то низкого звания они ни были, шли впереди их и занимали всегда первое и главное место, а, наоборот, часто тем надлежало сидеть сзади зада их» [Путешествия 1957: 34].

Видимо, для данного случая уместно – в качестве комментария – привести эпизод из сочинения Киракоса Гандзакеци. Он рассказывает, что, не выдержав осады, армянский князь Аваг «вознамерился сдаться в руки врага». Вначале состоялось довольно резкое «выяснение отношений», но затем монгольский военачальник Чармагун, несмотря на то что «велел ему сесть ниже всех вельмож, сидевших при нем», «приказал устроить великий пир в честь [Авага]». Заметив, что Аваг и его спутники демонстративно не едят принесенную пищу, Чармагун «приказал подать им то, что они просят». «Назавтра он посадил [Авага] выше многих вельмож. И так изо дня в день он оказывал ему больше почестей, пока не посадил его вместе с вельможами по рождению» [Киракос Гандзакеци 1976: 164–165].

Как объяснить всю эту ситуацию? Здесь мы видим в некоторой степени сочетание несочетаемого. С одной стороны, явно унижающее княжеское достоинство «сидение» «ниже всех вельмож», но с другой – пир в честь этого же самого «униженного» Авага. Еще больше странного в последующем росте «авторитета» армянского князя. Видимо, все-таки необходимо говорить не о каких-то сознательных унижениях со стороны монголов, а об их понятии иерархии и связанном с этим этикетом[55].

Возвращаясь к описанию Плано Карпини, отметим, что он к тому же обрисовал лишь фрагмент пребывания посольств у монголов – один из «приемов» хана. Как развивались события дальше, он, возможно, не знал. Но можно предположить и другое. Н. И. Веселовский не без оснований отмечал, что известия Плано Карпини (равно как и Рубрука и Марко Поло) «относительно церемоний и обстановки» страдают незаконченностью, незавершенностью [Веселовский 1911: 18]. Это заключение представляется вполне вероятным в свете сопоставления его рассказа с сообщениями Киракоса Гандзакеци и об Аваге, и том же посещении монголов грузинскими царевичами. В отличие от католического монаха армянский монах пишет о достойном их пребывании там. «А они (царевичи. – Ю. К.) поехали к Гиуг-хану, который любезно принял их» [Киракос Гандзакеци 1976: 195].

Нам известны и другие нормы монгольского этикета, необходимые при посещении монголов.