Москва в эпоху Средневековья: очерки политической истории XII-XV столетий

Максим добрался до Владимира 18 апреля [ПСРЛ, т. VI, вып. 1: стб. 365; т. VII: 182]. Значит, татарское разорение древней русской столицы пришлось на зиму. Это вполне естественно: зима – наиболее благоприятное время для военных походов монголов (вспомним, что Северо-Восточную Русь Бату-хан громил именно зимой). Владимирский епископ Симеон получил Ростовскую кафедру [ПСРЛ, т. I: стб. 528]. Вряд ли такой поворот событий вызвал неприязнь между митрополитом и епископом. Уже на следующий год Максим и Симеон (а также Андрей Тверской) вместе ходили в Новгород для поставления нового владыки Феоктиста вместо почившего Климента [НПЛ: 91, 330].

Новгородский летописец сохранил для нас чрезвычайно любопытную деталь. Сообщая об избрании на кафедру архиепископа Феоктиста и введении его на владычный двор, летопись дает пояснение: «донде уведають кде митрополит» [НПЛ: 90, 330]. Это свидетельствует об обстановке, которая сложилась после бегства Максима из Киева: он вынужден был скитаться по Руси, и на Севере было даже неизвестно его местонахождение. Опасность, угрожавшая русскому иерарху, была вполне реальна (позже в сходной ситуации окажется митрополит Петр в Брянске, он смог спастись, укрывшись от монголов в церкви [ПСРЛ, т. VII: 185; т. X: 177; т. XVIII: 87; т. XXV: 159; т. XXXIX: 97]). Это свидетельство того, что ярлыки зачастую «не работали» во время набегов татар. Но все же и Максим, и его люди спаслись от татарского погрома и смогли покинуть Киев. Вероятно, ярлыки хана все-таки несколько сдерживали монгольских воинов. Не случайно, как нам думается, митрополит Петр позже укрылся в церкви, которую татары разорять не стали. А что могло их остановить, кроме страха перед ханом? Во время похода Бату-хана церкви не щадили, теперь же ситуация меняется.

Перенос резиденции митрополита стал первым шагом к распаду единства Русской митрополии. Северо-Восточная Русь была более надежным прибежищем для митрополита, чем Южная, в том числе из-за склонности князей-южан к контактам с Римом [Мейендорф 2000: 397–398]. Галицкие князья, в свою очередь, не могли смириться с тем, что Владимир становился единственным церковным центром [Павлов 1894: 3]. В списках митрополий, подчиненных Константинополю в XIV в., читаем: «Галич, епископия России, возведена в митрополию императором кир Андроником Палеологом при святейшем патриархе кир Афанасии в 6811 г.» [Соколов 1913: 216]. Судя по грамоте польского короля Казимира к патриарху (1370 г.), первым Галицким митрополитом был Нифонт [Павлов 1894: 7]. «Перенесение (митрополии. – Р. С.) было лишь делом нужды и своего рода неволи, а не сознательной политики» [Соколов 1913: 201]. Действительно, еще в 1295 г. Максим поставил во Владимир Симеона вместо смещенного по неизвестной причине Иакова [ПСРЛ, т. I: стб. 527–528]. Значит, переезжать тогда он еще не собирался [Голубинский 1997в: 94–95]. Едва ли прав Н. С. Борисов, предполагая, что перенос кафедры был заранее продуман [Борисов 1986: 38].

Переезд первоиерарха на север способствовал включению церкви в политическую борьбу [Сахаров и др. 1989: 71; Щапов 1989б: 70]: Максим придерживался протверской ориентации, что в начале XIV в. уже начинало означать и выступление в качестве противника устремлений Московских князей. Митрополиту, конечно, нравились благочестие тверских князей и их почтение к византийским церковным традициям [Борисов 1999: 90]. Л. Н. Гумилев полагал даже, что перенос кафедры во Владимир выглядел как демонстрация лояльности церкви к Орде из-за поддержки Максимом Михаила, которому симпатизировал Тохта-хан [Гумилев 1992: 380].

Усилению Твери способствовало ее сравнительное малое разорение во время погрома Бату-хана [Клюг 1994: 51–52]. В 1238 г., защищая Тверь, погиб один из сыновей Ярослава Всеволодовича [НПЛ: 55; ПСРЛ, т. XV: стб. 369] – свидетельство того, что горожане оказали достаточно серьезное сопротивление захватчикам [Штыков 2004: 47]. Однако все же многие из жителей Тверской земли сумели избежать смерти или плена, укрывшись в окрестных лесах [Клюг 1994: 51]. Кроме того, к западу смещалось население Переяславской земли, часть которой до поры составляла Тверь. Связано это было с тем, что восток Переяславского княжения пострадал от татар особенно сильно[195] [Штыков 2004: 48–49]. На рубеже XIII–XIV вв. усилившееся Тверское княжение привлекало к себе все более пристальное внимание верхов древнерусского общества – бояр. Первая крупная боярская группа прибыла сюда, очевидно, в тревожных 1293–1294 гг. Вторая, более значимая и по численности, и по представительности, – после смерти великого князя Андрея Городецкого [Штыков 2006: 72]. Все это, безусловно, усилило военно-политический потенциал Тверской земли и позволило со временем проводить более агрессивную внешнюю политику [Штыков 2006: 73].