Москва в очерках 40-х годов XIX века

Из этих имен – к ним необходимо добавить критика Аполлона Григорьева, поэта Л.A. Мея, этнографов П.И. Якушкина и С.В. Максимова, беллетриста Е.Э. Дрнянского и др. – составился в конце сороковых годов дружный кружок писателей, недавно выступивших в литературе. Был близок к этому кружку и Кокорев. Молодые писатели, «как планеты, кружащиеся вокруг своего солнца» [11], группировались вокруг Островского. Отличительным признаком кружка была, по выражению А. Григорьева, «обновленная вера в грунт, почву, народ». Не связанные традициями славянофильства и западничества писатели, составлявшие «кружок Островского», «вырабатывали свое мировоззрение, сосредоточив свое исключительное внимание на народе, его песнях, преданиях, обрядах и пр. Тут они искали нового понимания основ народной жизни, а также вдохновения и материалов для своих художественных произведений» [12]. Однако, порвав с идеологией западников и славянофилов, отойдя от дворянских, помещичьих тем и обратившись к изображению иных социальных слоев (крестьянства, купечества, мещанства), писатели «кружка Островского» тем не менее имели нечто общее, что связывало их с «Москвитянином» Погодина, это – наивный патриотизм, любовь ко всему народному, ко всем проявлениям русской народной жизни. Достоевский назвал их «почвенниками». На основе русизма, глубокого пристрастия ко всему национальному литературная молодежь и сблизилась со стариком Погодиным. В 1851 г. кружок Островского в качестве «молодой редакции» вступил в «Москвитянин», оттеснив его прежних сотрудников, «допотопных стариков», как называл их Гоголь.

Нужно заметить, что старый и опытный журналист, каким был Погодин, привлек литературную молодежь в свой журнал не только из-за идейных соображений. Расчеты материальные в этом сближении играли не последнюю роль. Как издатель Погодин отлично понимал, что для материального успеха журнала необходимо влить «новые силы в одряхлевшую редакцию», привлечь молодых писателей, выступавших с новым словом. «Адски скупой» Погодин сумел извлечь немалые выгоды от сотрудничества с «молодой редакцией»: число подписчиков на журнал возрастало, но литературные гонорары, которые выплачивал прижимистый издатель, были самые ничтожные. Тем не менее «молодая редакция», полная горячей любви ко всему народному, дружно приступила к работе. Свежий весенний ветер зашелестел страницами старого, безнадежно реакционного «Москвитянина». Островский развертывал в своих комедиях широкие полотна из жизни купеческого Замоскворечья, Потехин, Стахович рисовали картины крестьянской жизни, Мельников-Печерский – быт раскольников. «Молодая редакция» радушно принимала в свою среду всех, кто любил народную жизнь, мог «доказать свои услуги какой-либо из отраслей народного искусства, той или иной – безразлично». К кружку примыкали беллетрист Писемский, писатель-этнограф И.И. Железнов, актеры: Пров Садовский, П.Ф. Горбунов, С.В. Васильев, художник П.М. Боклевский, скульптор Н.А. Рамазанов, композиторы и музыканты А.И. Дюбюк и Н.Г. Рубинштейн и, наконец, просто талантливые «русаки» – веселые и остроумные купцы, пересыпавшие свою речь прибаутками, певцы народных песен и «необыкновенные гитаристы». «Молодой, смелый, пьяный, но честный и блестящий дарованиями кружок» – так характеризовал его позднее в своих воспоминаниях Аполлон Григорьев, бывший вместе с Островским идейным руководителем и вдохновителем молодой редакции «Москвитянина». В этой атмосфере горячей любви ко всему народному и создавались лучшие очерки Кокорева.

Коренной москвич, бедняк-разночинец, гроши зарабатывавший литературной поденщиной, жил в замкнутом и тесном кругу столичной бедноты. «Этот круг, – пишет его биограф [13], – был мучением и пищею его таланта». В своих скитаниях по московским улицам Кокорев любовно наблюдал труженическую, ремесленную жизнь бедноты, мелкого мещанства. Он любил вести разговоры с разносчиками, ремесленниками, этими представителями «мелкой промышленности», с людьми неопределенного положения, толкавшимися по базарам, с бойкими половыми-ярославцами, извозчиками, с дворниками и прочим людом, совсем не чиновным и не знатным; он входил во все подробности их трудовой жизни, на базарах вслушивался в живой говор, ловил речь образную и меткую, запоминал щедро рассыпаемые «крылатые слова» и свои наблюдения заносил в записную книжку. Из этих наблюдений и вырастали его очерки, которые со временем должны были составить задуманную им книгу о Москве. В набросках планов этой книги уличная народная жизнь, быт бедноты занимает главное место. Москва дворянская, львы на воротах, помещики, балы, театры – только фон, на котором должны были развернуться картины, как тогда говорили, «простонародной жизни». Кокорев порою готов был грустить над уходящей стариною, вытесняемой промышленным «железным» веком, и записывал: «Здания много вызывают воспоминаний, преданий, но грустно вспомнить их, видя искажения переделкою: вельможные палаты – в торговые лавки…» Но это между прочим, главное – другое: улицы, народ. В свои планы Кокорев заносил: