Москвич в Южном городе

Первый Игорь самый доброжелательный, самый отзывчивый, он всегда подскажет, молча нальет, посоветует вино, зная, что я в нем не разбираюсь, но вот вся его эта учтивость, вся эта его смиренность и покорность как бы постоянно показывает, что он имеет дело с больным, обреченным и бестолковым щенком, то есть мной.

Второй бармен Игорь тоже спокоен и выдержан, ласков и приветлив, всегда готов помочь и объяснить, но он делает это как уставший замученный профессор математики, имеющий дело с негодным материалом егэшником из средней школы. Вся его выдержка моментом пропадает, когда ты начинаешь заказывать закуску. Не дай бог тебе попросить шоколадку к вину (вино пьют без закуски), а не к коньяку, или портвейн попытаться заесть сыром, а не оливкой, как он перестает тебя замечать, превратившись в камень.

Ну и самый страшный Игорь – Игорь третий. Когда я вижу, что разливает он, то просто ухожу (поэтому я вино тут пью не каждый день). Похоже, Игорь-3 здесь уже очень давно и на самом деле очень хорошо знает свою работу, но то презрение, с которым он объясняет это приезжим, а приезжих тут каждый второй, может вызвать только чувство глубокого сострадания к приезжим.

Вот сегодня разливал Игорь-3. Я просто ушел, нервная система дороже.

Девушки слушают Шопена

Напротив музыкальной школы сидят девушки и слушают Шопена, доносящего из окон школы. Девушки возвышенные, у одной бледная кожа, у второй пушистые ресницы. Одна девушка сжимает скрипку, вторая держит стакан кофе и айфон.

Девушка со скрипкой патетически, воздев руки к небу, потрясая ими, произносит:

– Так нельзя жить! Так нельзя жить!

По улице идет работяга. Обеденный перерыв. Работяга оглядывается по сторонам. Никого кроме девушек рядом нет. Работяга в промасленной одежде и засаленных брюках подходит к ним и вежливо спрашивает:

– А не подскажете, где купить водки?

Девушка, потрясавшая руками, замолкает. Вторая девушка перестает пить кофе. Скрипка лежит рядом. Из окон музыкальной школы играет Шопен. Все молчат. Я спасаю работягу и девушек. Подхожу и объясняю работяге, как дойти до универмага «Яблоко».

Иду на работу

Старый город начинается возле моей работы. Каждый раз, когда я выхожу курить, я с тоской смотрю на Старый город и думаю, что мне уже давно пора его посетить. Почему за четыре месяца пребывания в Южном Городе я там не был, не знаю. Может, потому что я много слышал о Старом городе.

Лучшие режиссеры страны и мира приезжают в Южный Город, чтобы снять Старый город. Это последние декорации чего-то там. Какой-то тайны. Поэтому мне кажется, что посещать Старый город надо в солнечную погоду. А сейчас зима, идет дождь. Уже несколько недель. Пасмурно. Я опять смотрю на группу в «Фейсбуке», где всемирно известный гид южного города собирает желающих послушать истории о Старом городе. Я почему-то всегда не успеваю, хочу пойти, но не успеваю. Группы наполняются и уходят в Старый город.

Вадим, мне грустно

– Вадим, мне грустно.

Вадим сидел у меня за столиком в кафе, жевал розан с творогом, макая его в вишневое варенье и запивая кофе с горячим молоком.

– Отчего же? Здесь, в Южном Городе, тепло, много свободного времени, фрукты, море, барабулька, красивые женщины, коты, отчего же вам грустно?

– Не знаю, грустно и все.

– А вы что, думаете, что грусть имеет северную природу? Тоска – это обычное русское свойство.

Вадим посмотрел на кота, тершегося о его ногу. Кот был с ошейником, из магазина «Любимая книга», где я купил Шестова, Пятигорского и Сопровского. Вадим щелкнул кота по уху, кот недовольно фыркнул и отбежал на изрядное расстояние. Вадим продолжил:

– Скоро, скоро вы поссоритесь со всеми соседями и сослуживцами, перечитаете все книги, которые можно купить в Южном Городе, будете смотреть по телевизору Первый канал или весь день сидеть в социальных сетях.

– Что я там не видел.

– Там вы обретете свой «броневик». Будете с трибуны вещать прописные истины, ругать власть и Москву, от тоски хвалить Южный Город, в душе проклиная его, и требовать почтительного к себе отношения, как к мессии, который удалился в горную келью от мирской суеты.

– Зачем мне все это?

– Не знаю, так делают все приезжие.

– Разве я приезжий?

– А кто вы?

– Приезжий. А Надежда?

– Ну Надежда здесь выросла. Вам нравится Надежда?

Я вспомнил стройную зеленоглазую русую соседку, как она подрезает виноград и убирает двор от осенней опавшей листвы. Вспомнил ее тонкие нежные руки, и мне стало не по себе.

– Не знаю.

Я тоже отпил кофе и посмотрел на Вадима. Вадим криво усмехнулся:

– Вот видите, вы сами не знаете, чего хотите. Скоро пройдет ваше вдохновение, чувства притупятся, новые впечатления улягутся, и вы получите ту же саму северную тоску, от которой бежали в Южный Город, только теперь она будет южной.

– Разве может быть южная тоска?

– Может. У северных народов ад – это холод, а у южных – это жара.

– Что же мне делать?

Я тяжело вздохнул. Кофе остыл и был противным и горьким на вкус, я забыл его подсластить. Шоколадный круассан не радовал.