Москвичи и черкесы

Тут сидело несколько довольно обыкновенных фигур в военных мундирах. Они слушали рассказ кавалерийского полковника, с огромным орденом Льва и Солнца, привешенным на шее. По красному и опухшему лицу его нельзя было не заметить, что он усердный поклонник Вакха: черные бакенбарды, огромные растрепанные усы, прическа, а всего более черты и выражение лица заставляли бы вас заключить, что он принадлежит к грязному племени пейсиконосцев, если бы вы были и самым плохим знатоком породы в человеке. Рассмотрев его ближе, вы увидели бы, как несоразмерно коротко обстрижены его виски. Тут, конечно, вам пришло бы на ум, что недавно еще, озлобленно покидая веру отцов, он в бешенстве отрезал себе пейсики донага. Полковник в пылу восторга говорил своим слушателям:

– Мост через Кубань, какая смелая, гигантская идея! Это неслыханное дело! И как исполнено! Как изящно! Я непременно сниму модель и отправлю в Академию художеств. – Проглотив несколько кусков бифштекса, он закричал: – Эй! Человек, подай шампанского! – Потом, обратясь к слушателям своим, сказал: – Господа, покутите! Как приятно свидеться с товарищами, встретить людей! Как трудно их находить!.. – Тут он вздохнул и, переваливаясь на стул, ударил себя в лоб и промолвил: – Как часто я ошибался!..

В эту минуту, увидев капитана Пустогородова, он вскочил с места и бросился к нему на шею со словами:

– Ах! Здравствуй, мамочка! Душечка! Ангелочек!

– Полковник Янкель-Паша, имею честь кланяться! – отвечал холодно Александр. – Давно ли здесь? Я слышал, после прошлогодней экспедиции вы ездили в Россию?

– Я сегодня только возвратился, – отвечал полковник с важностью. – Да, я делал прошлый год экспедицию, но люди везде злы и завистливы, везде стараются унизить достоинства ближнего! – Тут он опять вздохнул. – Я ездил в отпуск, намерен пробыть здесь с неделю, потом поеду в Тифлис, посмотрю там из приема отца-командира, стоит ли жить на свете. Если увижу, что время пришло мне кончить земное поприще, подумаю и изберу одно из трех: или оросить своею кровью закубанские богатые поляны, или своим прахом оплодотворить лабинские золотые нивы, либо разбить свой безотрадный остов о дикие скалы негостеприимного черкеса.

Произнеся эти слова трагическим голосом, Янкель-Паша умолк и, один за другим, проглотил еще два стакана шампанского. Как за столом он уже отправил в желудок много вина, то шампанское тотчас подействовало: красный нос его принял багрово-синий цвет. Немного погодя он опять обратился к Пустогородову:

– Когда вы вошли, мамочка, я рассказывал о превосходном мосте на Кубани в Прочном Окопе: не правда ли, что это преизящное творение человеческого искусства?

– То есть было, – отвечал капитал.

– Как? – спросил полковник с удивлением.

– Да, месяца два тому назад его совершенно снесло, – отвечал Александр.

В это мгновение вошли трое в столовую: высокий, толстый, видный собою полковник, низенький майор с большими рыжими бакенбардами и офицер, которого Александр назвал бильярдным героем. Майор, увидев Пустогородова, дружески поздоровался с ним.

– Давно ли вы здесь, майор Лев, и что поделываете? – спросил Александр.

– Пью и в карты играю, – отвечал майор. – Приехал сюда после экспедиции, с князем Галицким, и не могу собраться выехать. Все дела много!

Александр обратился к высокому полковнику:

– Князь Галицкий! Вы, верно, меня не узнаете?

– Ах, виноват! Не узнал!.. Как вы переменились! – молвил полковник, протягивая руку. – Зачем не были вы в прошлую экспедицию в нашем отряде?

– Я отказался от нее и помышляю оставить службу.

– Если можете, то сознаюсь, пора и вам отдохнуть, – сказал князь Галицкий, вздохнув глубоко.

Все уселись за стол и велели подать обедать. Янкель-Паша приметно смутился, наконец совсем замолк и сидел, будто не зная, что ему делать.

– Ну, Пустогородов! Напрасно ты не был в отряде, – сказал, улыбаясь, бильярдный герой. – Как весело было у нас! Всякий день какое-нибудь забавное происшествие, а по субботам шабаш, то есть обеды.

Янкель-Паша, грозя пальцем, сердито возразил:

– Господин офицер! Прошу не забываться и не называть моих обедов шабашом; я вам этого не позволю. Жидов я ненавижу и их обычаям не подражаю.

– Господин полковник, – отвечал офицер, – если вы не терпите жидовских обыкновений, так не должны себе позволять за столом грозить мне пальцем – это совершенно по-жидовски. Впрочем, имею честь вам доложить, что я очень люблю жидов и знать не хочу, когда у вас бывали обеды: из нас троих никто у вас не бывал; вы в короткое время умели приобресть в отряде всеобщую ненависть… но что об этом говорить?.. Вы сами знаете. Подать мне ветчины, да побольше шпигу, – прибавил он, обращаясь к слуге.

– А в кармане у вас нет более шпигу? Давно ли?.. – спросил майор Лев.

– Разве он носил шпиг в кармане?.. Это на что? – заметил Алескандр.