Москвичи и черкесы

– Это вы, Александр Петрович! А мне сказали, что здесь стоит ваш братец. – Немного погодя он прибавил: – Вы, верно, меня не узнаете?

Александр, посмотрев на него, вдруг вскочил со стула и бросился обнимать.

– Виноват! Не узнал вас! Господа, рекомендую вам моего старого знакомца, – сказал капитан, обратись к гостям. – Я находился у него в роте, когда был разжалован: этот добрый и благородный человек, спасибо ему, смягчал мне, сколько мог, жестокую жизнь. При нём не должно играть в преферанс; он враг всех коммерческих игр: банк – вот его любимое занятие. Нечего делать, для своего старого ротного командира я заложу фараон, хотя ненавижу эту игру.

– Я перестал совершенно играть в банк, даже и карт не беру в руки с тех пор, как женился, – отвечал полицмейстер. – Слава богу, что вас вижу здоровым, Александр Петрович. Я знал, что вы в городе, хотел было с вами повидаться, но подумал: он теперь капитан, зачем напоминать ему неприятное время!

– Как вам не грешно! Я никогда не забуду, чем вам обязан… Хорошо, что вы более не играете: это была в вас пагубная страсть. Помните ли, как вы меня учили, когда адъютанты начальников метали банк, ставить темные карты и раздирать их, уверяя, будто они убиты? Помните ли, как я упрямился и не хотел задаривать людей, которые в ту пору могли быть мне полезны?

– Как же, очень помню. Я всегда дивился вашему упрямству. Но я заговорился и забыл, что по делу к вам приехал: у вас в комнате слышали выстрел, и с вечера, сказывают, играли в карты.

– Точно. Вот господин Грушницкий… (адъютант смутился, Александр нарочно кашлянул) взял братнин пистолет и, рассматривая его, задел как-то курок; пистолет выстрелил. В карты мы действительно играем с вечера, вы сами нас видите.

– Да! Вы за преферансом! Но мне наговорили, что у вас банк, что игроки между собою перессорились и в кого-то выстрелили из пистолета.

– Если б выстрелили в человека, можно ли в этой небольшой комнате не попасть в него? А вы сами видите, что мы все целы.

– Разумеется. Да как бы мне, Александр Петрович, переговорить с вами несколько слов?

– Сделайте милость! – отвечал капитан и повел его в свою комнату. Они сели.

– Я знаю, Александр Петрович, что у вас играли в банк, – тихо сказал полицмейстер, – что Грушницкий в вас выстрелил; но жалобы нет, банка я не застал: стало быть, все кончено. Остается поединок, на который господин адъютант вас вызывал: я сам это слышал, своими ушами; прошу не пенять, если я доведу об его вызове до сведения коменданта; во-первых – по обязанности своей, тем более что мне же приказано смотреть, чтобы он не наделал каких-либо проказ; во-вторых, я хочу избавить вас от последствий, неразлучных с поединком; а потому и прошу дать мне подписку, что вы не выйдете по его вызову – это необходимо. В противном случае я вынужден буду оставить здесь полицию, а сам ехать тотчас же уведомить обо всем коменданта.

Напрасно уверял его Александр, что между ним и адъютантом не было и помина о поединке. Полицмейстер требовал подписки. Капитан должен был исполнить его желание, хотя и не сознавался, что между ним и Грушницким были неприятные объяснения.

Полицмейстер уехал. Александр возвратился в комнату брата.

– Ну, Пустогородов, не угодно ли вам выбрать секунданта? – сказал Грушницкий, взяв в руки шапку, – я вас ожидаю завтра в семь часов утра, в лесу у четвертой версты по Московскому тракту. А вас всех, господа, приглашаю быть свидетелями поединка.

– Которого не будет! – отвечал Александр.

– Позвольте вас спросить, почему? – возразил адъютант.

– Потому что, во-первых, это было бы сумасшествием с моей стороны с вами стреляться; а во-вторых, вы уже в меня выстрелили.

– Я не вас вызываю, а брата вашего! Но если вы это принимаете на свой счет, тем лучше. Извольте мне объяснить, почему драться со мною было бы сумасшествием с вашей стороны, а?

Тут Грушницкий, сжав кулак и грозя им, сделал несколько шагов к капитану.

– Стой тут и ни шагу вперед! – возразил Александр, вскакивая в бешенстве со стула. – Еще полшага, и все для тебя кончено!

Грушницкий остановился. Капитан, пришедши в себя, хладнокровно прибавил:

– Я с вами стреляться не буду, чтобы не запятнать своей доброй славы; вы не стоите, чтобы я имел с вами дело!

– Помилуйте! В чем можете меня упрекать? Я такой же офицер, как и вы, принят везде, где и вы, никогда не воровал, подлостей не делал; какие же ваши преимущества?