Москвичи и черкесы

– Бездельник! Сущий бездельник! – воскликнул в бешенстве Грушницкий и пустил в Николашу колодою, которую держал в руке, потом ударил стулом о пол и разломал стул вдребезги. Все покинули игру. Николаша встал с места и, указывая на дверь, сказал:

– Господин Грушницкий, вот вам дорога! Извольте выйти вон, и чтобы ваша нога у меня никогда более не была.

– Да! Ты думаешь так дешево отделаться! – возразил адъютант, плача и смеясь от досады. – Обыграл меня бездельнически, оставил без копейки и еще выгоняет вон! Нет, брат, мы еще будем стреляться! Убьешь меня – слава богу! Не убьешь, – тогда меня возьмут под арест, осудят, разжалуют, но будут кормить. А теперь, кроме долгов, у меня ничего нет, не с чем выехать отсюда.

Александр, услышав шум, встал с постели и пришел к брату.

– Помилуй, Николаша! – сказал он, войдя, – что у тебя за шум? Ты забыл, что не один живешь в гостинице. Что за гадости!

– Что ж мне делать вот с этим?.. – отвечал Николаша, указывая на Грушницкого.

– Зачем же его приглашал?

– Я не приглашал этого нахала, он – сам насильно вошел.

– Так выпроводи его.

– Я просил его выйти; не хочет, все буянит.

– Так вели его вытолкать, пошли за дворником, за людьми.

– Желал бы я видеть, кто и как Грушницкого вытолкает вон! – сказал адъютант. – Ведь придет же в голову дураку такая глупость.

– Сейчас удовлетворю ваше желание, – отвечал Александр и позвал человека.

– Что вы хотите делать? – спросил Грушницкий.

– Приказать вас вывести, если вы не уйдете добровольно, – отвечал капитан.

– О! Если вы смеете думать, что можете таким образом обходиться со мною, с Грушницким, – молвил он, ударив себя кулаком в грудь, – так я вас проучу!

С этим словом он схватил пистолет, лежавший возле кровати Николаши, и, целясь будто в Александра, выстрелил. Пуля свистнула и, пробив стекло, вылетела через окно на двор. Разумеется, Пустогородов-старший остался невредим. Люди, подобные Грушницкому, не убивают, им необходимо только производить эффект: в том все их честолюбие.

После выстрела адъютант сел на кровать, взял в руки кинжал и, олицетворяя собою Роландо фуриозо, сказал с важностью:

– Первого, кто подойдет ко мне, посажу на кинжал!

Слуга, посланный за людьми, возвратился в испуге.

– Александр Петрович! – сказал он, – по выстрелу из гостиницы побежали за полицией.

Это было справедливо. Неотаки, неусыпный блюститель порядка в своем доме, давно уже знал о происходившем в комнате Николая Петровича. Видя, что дело берет оборот серьезный, услышав наконец выстрел и опасаясь ответственности, он послал дать знать обо всем полиции.

– Прибери скорее свои карты да понтерки; спрячь все это в мою комнату, хоть в печку, – сказал Александр брату; потом, обращаясь к гостям, прибавил: – А мы с вами, господа сядемте в преферанс; другие притворятся, будто держат пари. Исписывайте стол как можно более. Вы, господин Грушницкий, извольте положить кинжал, иначе, ни мало не прикрывая, я выставлю перед полицией ваше поведение во всей его гнусности; в этом даю вам честное слово.

Грушницкий медленно встал, положил кинжал, взял шапку и хотел уйти.

– Нет, теперь не извольте выходить, – молвил Александр, – иначе полиция будет вправе иметь подозрение; надо, чтобы она застала здесь всех, как будто ничего не было.

– Вы разве впустите полицию сюда? – спросил адъютант.

– Как же не впустить после такого шума и пистолетного выстрела ночью, в гостинице?

Стол меж тем привели в порядок; все уселись кругом. Четверо притворялись, будто играют в преферанс, другие держали мнимые заклады, все шло хорошо. Один Грушницкий ходил быстрыми шагами вдоль комнаты.

– Нет, господин Николай Петрович, – сказал он, – я вам этого не подарю никогда; завтра же с вами стреляюсь, не то…

– Я вас прошу, господин Грушницкий, – прервал Александр, – оставить это; право, теперь не время…

– Ни теперь, ни когда-либо не оставлю! – произнес гневно адъютант, ободряясь тем, что его просят. – Завтра же утром стреляюсь с вашим братом насмерть: один пистолет заряженный, другой нет. Если ваш брат откажется от поединка, то, где бы я с ним ни встретился, или убью его как негодяя, или надаю пощечин; заверяю вас в том моим честным словом!

Едва Грушницкий вымолвил эти угрозы, как слуга, вышедший из комнаты, занимаемой Александром, сказал вполголоса капитану:

– Полицмейстер стоит здесь, в передней; не велел о себе докладывать; а на дворе обход.

– Хорошо! Ступай к себе в те же двери, откуда пришел, – отвечал Александр. Немного погодя он закричал:

– Человек!

Слуга явился из прихожей.

– Кто там? – спросил капитан.

– Не знаю-с, какой-то офицер.

– Спроси же, кто он и кого ему нужно?

Слуга пошел и тотчас возвратился с ответом:

– Это полицмейстер; спрашивает постояльца здешнего номера.

– Так проси же его сюда.

Низенький толстый офицер вошел в комнату; в его чертах выражалась простота, подернутая, однако, некоторою хитростью. Он вежливо поклонился всем и сказал:

– Позвольте узнать, кто занимает этот номер?

– Я. Что вам угодно? – спросил капитан Пустогородов, продолжая смотреть в карты.