Шарон пытался создать для себя пост «министра разведки», подчинив все ветви разведывательного сообщества; Бегин для начала сделал его министром сельского хозяйства. Но, как говорится, человек красит место: и в сугубо мирном министерстве удалось организовать прямо-таки военную кампанию. Арик резко активизировал строительство киббуцев на оккупированных территориях, которые он называл «фактами на земле». Одновременно он, все более влиятельный политический деятель, добивался контроля над «Лака-мом», «Моссад» и «Шин Бет». Шарон стремился убедить Бегина заменить их руководителей, прежде всего шефа «Моссада» Ицхака Хофи[149]
. Это и произошло по истечению восьмилетнего срока руководства Хофи, но предварялось и сопровождалось борьбой — как открытой, так и закулисной.Отголоски конфликтов и вообще действий Шарона, который затем стал министром обороны, прослеживаются во всей истории разведки в тот период. Шарон создал «двор Арика» — неофициальные, но влиятельные аналитические группы, в которые входили как государственные чиновники, так и частные граждане. Туда входили ветераны «Моссада» Рафи Эйтан и Реха-вья Варди, которого Шарон назначил «координатором» на оккупированных территориях; генерал-майор Аврахам Тамир, помощника министра по вопросам планирования и стратегии; торговец оружием и ветеран «Амана» Яааков Нимроди. Гостем, хотя и нечастым, «двора Арика» был и Дэвид Кемчи, который занимал второй по старшинству пост в «Моссаде» до своего перехода на должность генерального директора министерства иностранных дел.
Влияние Шарона и «двора» усилилось, когда сменилось руководство в «Шин Бет». Место Ахитува занял Аврахам Шалом — старый друг Рафи Эйтана, который вместе с ним участвовал во многих операциях. Шарон и Шалом по многим вопросам были единомышленниками.
Поставив под контроль «Лакам»[150]
, располагая силь-ними позициями в правительстве и партийной верхушке, и в руководстве «Шин Бет» (где к тому времени тоже стали задавать тон «сабра»), Шарон, считая, что оборонительные интересы Израиля выходят за пределы зоны непосредственной конфронтации с соседними арабскими странами и включают Пакистан, Северную Африку и даже более отдаленные районы Африканского континента, попытался реализовать, иногда привлекая традиционные каналы спецслужб, а иногда и помимо них, различные военные и внешнеполитические проекты.Наиболее прямое и откровенное блокирование «Моссадом» действий, предпринимаемых по инициативе «двора Арика», произошло в истории с планом поддержки наследного принца Ирана Резы Пехлеви, или «беби-шаха». После Исламской революции принц с немалой свитой (чуть ли не со всем генералитетом шахской армии) обосновался в Марокко. Там был создан «теневой двор» и находили приют многие враги режима аятолл. При помощи ЦРУ был организован канал вещания на Иран — впрочем, реальным влиянием в стране он не пользовался. Естественно, при дворе «беби-шаха» разрабатывались планы заговоров, которые в конечном итоге должны были помочь взойти на тегеранский трон. Во «дворе Арика» посчитали — в это уж очень хотелось поверить, например, Нимроди, — что поддержка заговора может принести большую пользу Израилю. Нимроди[151]
, потерявший миллионы долларов в Иране, когда исламские легионы аятоллы Хомейни свергли шаха Ирана, продолжал лоббировать западные интересы в Тегеране. Как признанный эксперт по этому региону он надеялся вернуть Западу рынок Ирана с его 45-миллионным населением, попутно намереваясь возвратить свои капиталы.Специальная миссия (без ведома «Моссада») была направлена в Марокко. Там «Беби-шах» и его генералы свиты говорили Нимроди, Швиммеру и Кашоги, что для реализации планов переворота нужны только деньги на покупку оружия и оплату наемников, которые свергнут аятолл.
В следующей встрече, в «Маунт Кения сафари клаб», принадлежавшем Кашоги[152]
, принимали участие, помимо упомянутой троицы и Дэвида Кемчи, Шарон со своей женой Лили, президент Судана Нимейри и начальник его разведки Абу Таеб[153].Нимейри, по словам Шарона — «хорошо информированный и проницательный», действительно шел на сотрудничество с Израилем и поддержал план превращения Судана в базу и арсенал для «специальных проектов», прежде всего иранской операции. Нимейри, скорее всего, исходил из интересов Судана и лично своих: операция предполагала большие деньги (Саудовская Аравия была готова выделить для этого 800 млн. долларов), создание больших арсеналов оружия, включая танки, самолеты и ракеты, формирование наемной армии, которой, естественно, необходимо снабжение и обслуживание, — короче, все сулило выгоду. С точки зрения традиционной и не изжитой до сих пор политики (поддержка группировок, которые борются с враждебными к Израилю режимами в Азии и Африке), для Израиля предполагалась политическая и экономическая выгода: сбыть массу трофейного оружия, накопившегося за годы войн и контртеррористических операций.