Мост

Глава 44 Смотровая башня

Они шли всего несколько минут.

Нервы и адреналин уже так скрутили внутренности Джона, что он как-то странно шагал и даже дышал.

За эти несколько минут в коридоре стало темнее, тени удлинились.

Джон знал, что они уже близко.

К чему именно, он не знал. Однако он ощущал эту близость, словно чьё-то присутствие притаилось где-то вне пределов досягаемости его взгляда.

Он воображал, что чувствует в этом Касс, но, честно говоря, не был в этом уверен.

Он также воображал, что чувствует Териана.

Не Фиграна — мужчину, с которым он проводил так много дней в непальской камере, или в подземном комплексе Резервуара, или на верхних этажах отеля «Дом на Холме» — он чувствовал Териана, видящего, пытавшего его в тюрьме в Кавказских горах.

Чем дольше Джон шёл, тем больше его поражало, как легко он позволил себе забыть об этом Териане. Он практически блокировал то, что психопат-видящий сделал с ним и Ревиком… и да, с Касс.

Так что да, ладно, может быть, в этот момент в дело вмешался какой-то посттравматический синдром.

Он сжимал и разжимал свою изуродованную руку в каком-то нервном тике, убрав её с пистолета, который он держал перед собой, и сжимая её в кулак вдоль бока или даже на открытом воздухе только для того, чтобы секундой позже снова вернуть ладонь к оружию.

Даже если не считать страха, Джон почувствовал тошноту. Больше, чем просто тошноту.

Чем дольше они шли по освещённому факелами коридору, тем сильнее становилась его мигрень. Тяжёлая сдавленность жила в глубине его груди. Он чувствовал, что коридор продолжает крениться вниз, хотя знал, что это может быть ещё одной иллюзией для Ревика, наряду с плотным, безвоздушным и лишённым света ощущением, которое, казалось, расползалось по всей его коже.

Джон чувствовал, что медленно задыхается; в лёгкие удавалось набрать ровно столько воздуха, чтобы едва оставаться в живых.

Он мог поклясться, что видел насекомых, снующих по трещинам в этих стенах — тараканьи панцири и ножки, черви, глаза крыс, смотрящие на него, как чёрная жидкость, отражающаяся в свете факелов. Ни одна из этих вещей обычно не провоцировала Джона, но он знал, что всё это не предназначалось для него. В конце концов, он никогда не спал в таком месте, где эти твари могли легко добраться до него.

Поморщившись, он попытался выкинуть эти образы из головы, но не смог.

Он знал, что ощущение отсутствия воздуха исходит не только от конструкции.

Теперь, по крайней мере частично, оно сочилось из самого Ревика.

Страх, исходящий от мужчины-видящего, показался Джону совершенно иррациональным, граничащим с безумием в своей неспособности связать что-либо логическое в его голове. Пока что это хотя бы не мешало ни движениям мускулов Ревика, ни даже работе его сознательного разума, но Джон знал, что это может измениться.

Для Джона это тоже не было чем-то новым, и, вероятно, именно поэтому он мог контролировать свои реакции, как минимум внешне. Клаустрофобия и страх были так хорошо знакомы какой-то части света Джона, что он справлялся с ними автоматически, как иной человек справляется с давней физической инвалидностью или хронической болью, которая длилась годами.

Ему также не нужно было слишком много думать о том, откуда берутся эти чувства.

Взглянув на Ревика, он уловил проблески менее разбавленной версии этой паники в свете другого мужчины, хотя выражение угловатого лица Ревика не изменилось.

Джону хотелось прикоснуться к нему, как-то успокоить, но он не мог придумать, как это сделать, особенно учитывая то, куда они направлялись. Он также понимал, как это может ухудшить ситуацию, более остро привлечь внимание Ревика к проблеме или помешать ему отвлекать себя военными, тактическими вещами, которые его разум, вероятно, пережёвывал на переднем плане.

Джон знал Ревика достаточно хорошо, чтобы понимать, что, помимо контроля над страхом и клаустрофобией, Ревик, вероятно, использовал некоторую часть своей концентрации, чтобы не чувствовать другие эмоции, соперничавшие за внимание в его свете.

Возможно, он не обрадуется всему, что помешает ему в этом. Он может не обрадоваться ничему личному, учитывая его обычные методы справляться с проблемами.

Джон взглянул на элерианца, чувствуя, как его головная боль усиливается от пустого, мёртвого выражения на лице другого мужчины. Внезапно его осенило — он не вынесет, если потеряет ещё и Ревика. От мысли о том, что другой мужчина скоро уйдёт, что он больше никогда его не увидит, у Джона резко сдавило горло.

Впервые этот факт ощущался реальным.

Но это было слишком близко к пределу выносливости самого Джона. Это также слишком близко подходило к другим вещам — другим людям — о которых он пока отказывался думать.

Вытеснив Ревика из своих мыслей, он сосредоточился на том, что чувствовал впереди. Он разбил иллюзию коридора на компоненты, пытаясь рассмотреть её логически.