Мост

Становится понятно, что надо переходить к делу. Оксана выводит на стол карту шрама – сорок восемь метров в длину, девять в ширину, два пересечения с линией спирали, и оба, что характерно, возле срезов грани. Мы долго тыкаем в карту пальцами и мучаем стол расспросами – как менялась динамика роста опухоли по краям и посередине, как переродились слои между несущей сеткой и поверхностью, насколько удалось затормозить рост и за счет чего. Маккензи огорченно крякает, осознав масштаб проблем, вызванных многолетним замедлением обменных процессов, – той их части, что подлежит лечению изнутри. Наконец Оксана сердито спрашивает, что происходит на краях внутрянки и живого металлохитина, Маккензи сердито отвечает, что сродство там ничем не отличается от сродства выводимых вовне объектов типа кессонов или устий вошечного сброса, и тут они молча смотрят друг на друга. Долго.

– Считай, – говорит Маккензи.

Оксана теребит карту, выводит калькулятор, вымеряет какие-то области.

– Ну под тридцать квадратных метров, если так, – вздыхает она.

– Пусть даже и полтос, – удивленно отвечает Маккензи, – дай посчитаю… С квадрата… тьфу, не может столько быть… а, это я не разделил на сутки, а умножил, дурак старый… Сейчас… С квадрата, выходит, будет вытекать двенадцать молей и… две десятых примерно в год. Шестьсот десять молей в год, если полста квадратных метров.

– Чего-чего? – тупо спрашиваю я.

– Ну если внутрянку нарастить только совсем под спиралью, – поясняет мне Маккензи, – желобом. А по бокам – да фиг с ним, пусть растет как хочет. Шестьсот молей в год «Гвоздь», поди, сдюжит.

– Это смотря сколько лет куковать, – вздыхает Оксана.

– На мой век хватит.

– Да полста, поди, и не нужно, хотя там же изгиб у желоба площадь наберет, – проворчала Оксана. – Короче, пойду-ка я с Саидом перетру это дело, он опытнее меня. Спасибо, Србуи. Хорошо, что восстановили знакомство, коллега.

Она пожимает Маккензи руку и уходит.

– Так что там насчет ямочки? – спрашиваю я.

Маккензи смотрит на меня так, как будто подумывает надеть мне стул на голову.

– Нормальная ямочка. И нос отличный, сразу скажу. Слушай, отстань, а?

Ну что поделать. Включаю торпедную атаку.

– Да ладно, ладно. Чего ты сразу вскинулся, не буду я больше. Безногой бабе не приходится удивляться, когда мужики отстраиваются, чего уж там. Еще пива?

Какое уж тут пиво. Маккензи начинает орать, что я издеваюсь над пожилым человеком и на самом деле не могу его клеить. Я ору, что мне самой решать, он орет, что на корабле полно мальчишек, но тут мне надоедает орать, и я спокойно говорю:

– Так трудно представить, что я хочу человека из своих лет?

Через семь часов я просыпаюсь в слабом свете маленького аквариума, встроенного в стену в комнате Маккензи. Сам Маккензи спит рядом, раскинув руки по матрасу. Ну что тут скажешь, он и вправду не то чтобы в лучшей форме – у меня были любовники и повыносливее, – но все то, что говорили девки о плюсах пожилых мужчин, оказалось правдой. Ему действительно интересно и важно, что чувствует женщина, и он умеет реализовать этот интерес. Измотал он меня, как не всякий курсант бы справился. Я не то чтобы выспалась – даже наоборот, но, собственно, почему я не сплю?

– Слушай, это не моя форма свистит, – вдруг совершенно ясным голосом говорит Маккензи, – это, поди, твой зуммер?

Зуммер. Форма. Действительно, какой-то тихий прерывистый звук. Я сажусь, озираюсь в поисках формы – вон она, валяется в углу и слегка светится. Выкапываю из кучи рукавов и штанин проводок с мерцающим заушником, цепляю на место. Писк прекращается.

– Сержант Србуи Кульд, – говорит мне «Гвоздь», – к сожалению, на ваш запрос о посещении станции «ВолгаЛаг» получен отрицательный ответ.

Форма замолкает и гаснет. Я сижу на матрасе в комнате Маккензи, растерянно моргая.

– Все в порядке? – спрашивает он.

– Ничего срочного, – отвечаю я задумчиво, ложусь с ним рядом и утыкаюсь лицом в густо заросшую седой шерстью грудь. Любопытно, что секс будто дает разрешение на то, чтобы просто лежать рядом. Без секса почему-то нельзя. Не то чтобы я была против секса, но ведь это совершенно разные вещи. Как если бы нельзя было чистить зубы, пока не причешешься.

Маккензи обнимает меня левой рукой и мгновенно засыпает снова. Я лежу рядом с ним, молчу и вроде бы не сплю. Просто опять – после, кажется, довольно большого перерыва – я вижу свои бродячие картинки. Девочка стоит на мосту. Дует ветер.

Маккензи вздыхает во сне. Девочка поворачивается и бежит.