Мост бриллиантовых грез

Впрочем, потом Эмма признавалась себе: она заигралась! Она переувлеклась самим процессом перевоплощения и порою забывала о конкретной цели слежки. Да и сам музей, расположившийся в залах бывшего железнодорожного вокзала, ее очаровывал. Какое это счастье было – стоять на верхней галерее и сквозь окно-часы любоваться совершенно невероятным видом Парижа! Город всегда, даже в самый яркий день, чудился ей подернутым некоторым туманом, как бы романтическим флером. С высоты он казался чуточку ненастоящим, а великолепный храм на холме Сакре-Кер придавал этому сверхъевропейскому городу что-то загадочно-восточное.

В тот знаменательный день, вдоволь наглядевшись на Париж сверху, Эмма немножко прошлась по залам импрессионистов, полюбовалась на «Ненюфары» Моне и «Звездную ночь в Арле» Ван-Гога (по ее мнению, это была единственная красивая картина Ван-Гога) и начала спускаться вниз по длинной и неудобной лестнице. Она внезапно почувствовала, что очень устала – захотелось спать, как часто бывает в музеях. Чтобы взбодриться, Эмма решила пройти в самое начало главного зала и посмотреть на своего любимого Густава Моро. Чтобы не толкаться среди народа, которого в центральном проходе главного зала оказалось очень много, она свернула в галерею и, честно сказать, пропустила бы Илларионова, просто не заметила бы его, если бы не та сцена, которая разыгралась вокруг него.

Эмма как раз вывернула из-под лестницы и проходила мимо скульптурной группы Жана Батиста Карпо «Танец»: четыре буйные нагие вакханки мечутся вокруг юноши, чресла которого стыдливо прикрыты лоскутком ткани. Лоскуток настолько плотно прилегал к его телу, что создавалось впечатление, будто стыдливость юноши вызвана не тем, что ему там, между ног, надо что-то спрятать, а в том-то и беда, что прятать ему, бедолаге, совершенно нечего! Сначала эта скульптура очень забавляла Эмму, потом она перестала ее замечать. Вот и сейчас она бросила на каменную группу лишь беглый взгляд и с куда большим интересом уставилась на очень красивую женщину, которая стояла напротив с отрешенным выражением лица, – если бы не альбомчик, в который она быстрыми движениями угольного карандаша срисовывала скульптуру, она сама напоминала бы изваяние из разноцветного мрамора.

Эта дама относилась к тому типу, который с легкой руки французских романистов называют «роскошная блондинка», и тело ее поистине было роскошным, особенно в золотистом блестящем пуловере и замшевых обтягивающих брюках – кожаных, «под леопарда», а может быть, даже и не под, а из шкуры настоящего леопарда. Туфельки ее были там и сям усеяны стразами… а может, и не стразами, а точно такими же подлинными изумрудами, какие сияли на ее ушах и шее, на пальцах и запястьях. Яркая, чувственная, экзотичная, она обладала правильным античным лицом, удивительными желтыми глазами и гривой золотистых волос. Разумеется, в ее красоте была изрядная доля вульгарности, но это можно было заметить лишь при более внимательном рассмотрении. С первого же взгляда блондинка производила поистине убийственное впечатление. Она казалась закованной в броню своей ослепительной красоты, и от этой брони безвредно отскакивали все те оскорбления, которыми, точно стрелами, осыпала ее высокая, очень стройная брюнетка с точеными чертами лица и с коротко стриженными волосами. В своем роде эта широкоплечая, узкобедрая дама была не менее экзотичным цветком, чем блондинка, однако выглядела лет на пять старше. Для женщин постбальзаковского возраста пять лет – это очень много. Это почти клинически много! Кроме того, брюнетку очень портила неподдельная ненависть, искажавшая ее лицо.

Эмма невольно вслушалась. Впрочем, и не слушая, можно было догадаться: брюнетка обвиняет блондинку в том, что та отбила у нее любовника. Судя по выражению лица, блондинка отнюдь не чувствовала себя виноватой, и нападки брюнетки, казалось, доставляли ей какое-то извращенное удовольствие. В глазах ее порою мелькало откровенное злорадство. Она невозмутимо выслушивала оскорбления, которые становились все более грубыми, словно приглашая откровенно глазевших на нее посетителей музея любоваться на нее снова и снова, еще и еще. И у каждого человека, который смотрел на эту роскошную красоту и на дерзкую прелесть ее соперницы, невольно возникал вопрос: каким же должен быть человек, из-за которого могли схватиться две такие обворожительные дамы?