Мост через Жальпе

Попался как-то судья с давнишних времен, он проводил последний свой матч и, под радостный рев публики, присудил обеим командам по десять штрафных ударов в сторону его и хромого математика. Основоположник эксперимента только руками развел, а руки уже скрипели в суставах, — это ведь оказалось бы фальшивым священным помазанием, но судья не послушался, и двадцать мужчин подряд били прямо в него, и двадцать мячей пролетели или слишком высоко, или в сторону… Лишь один из них, основоположник эксперимента это увидел, попал прямо в то место, где когда-то, много лет назад, сидели они и где она сказала…

Он услышал, как кряхтит у него за спиной дряхлый, хромой его однокашник математик, подумал, что в него попали, однако нет — пастух кряхтел от печали и старости. Оба встали и медленно покинули трибуны, и никто не смеялся и не аплодировал. У центральных ворот он упал, поскольку мощный удар молодого форварда оказался неточным, мяч пролетел мимо стойки ворот и врезал основоположнику прямо по высохшему заду. Дряхлый пастух-математик помог ему встать, и они удалились из этого зеленого рая.

ВЫСТРЕЛ ПОД ДУБОМ МАРАЗИНАСА (Краткая лекция о творческом процессе)

Произойдет это в середине мая, в полдень. Несусветная жара. Во дворе куры глубоко зарылись в песок, торчат только гребни.

Если глядеть прямо, то за двором увидим большой дуб, уже дряхлый, с выгнившим нутром; к целому боку прибита доска, на которой выжжена надпись, утверждающая, что дуб является памятником природы — чуть ли не пенсионером всесоюзного значения. Когда забредают сюда джинсовые любители старины, они тут же разводят руками: «Вот дерево так дерево, сколько оно может поведать о нашей седой старине…» А если во дворе оказывается старик Винцулис и заводит с ними любезный разговор, то любители распускают слюни, забывают оставленные в городе идеи и вещички, знай, глаза закатывают: «Вот потому и влечет меня старая деревня… Какой титанический дух… Спасибо, папаша, спасибо».

Да засуньте вы этого папашу в свою купленную за родительские гроши легковушку, доставьте в свою уютную квартирку, забальзамируйте живьем — и будет у вас безделушка — недорогая и этакая одухотворенная…

Итак, середина мая, полдень. Вековой дуб. Прямо под дубом стоит небольшая конура, в которой лежит, высунув от жары язык, престарелая сука Маразинаса. У нас за спиной, слева, зеленеет пригорок. На нем как раз в эту минуту появляется жена подсачивателя, прикладывает руку к глазам и смотрит в сторону дуба. Когда случается выпивон (а он случается!) и когда в нем участвует молодой молочник, она, опрокинув рюмочку-другую, кладет руку молочнику на плечо и говорит:

— Этого ребеночка я вырастила…

Что правда, то правда: когда перебрался сюда работать, молочник был почти ребенок, снимал у подсачивателя комнату, жена подсачивателя и вырастила его настоящим мужчиной. В деревне у многих срывается с языка, что не только вырастила, но и научила…

В происшествии участвует и автор этой лекции. Нахлобучив на глаза кепку, он сидит на камне перед избой.

Прямо напротив него — изба старика Винцулиса. Автору известно, что Винцулис сидит в комнате, перед окном которой цветет яблоня. Если не похолодает, Винцулис осенью досыта наестся яблок.

Вот-вот все начнется! Повернув голову влево, автор замечает марширующего по дороге молочника. На нем шляпа с вороньим пером. В руке он несет ружье. Ему очень идут голубые джинсовые штаны. Дойдя до середины двора, он жестом останавливает крадущихся за ним ребятишек, а сам по прямой топает к дубу.

Маразинас стоит за аккуратным заборчиком. Там находится и упитанный щенок, которому вскоре предстоит занять конуру.

— Сделай, чтоб сука вылезла из конуры, — говорит молочник.

— Ну, иди сюда, иди! — уговаривает суку Маразинас.

Сука вылезает. Она очень смешная, потому что с белыми-белыми усами.

Чего доброго, из-за подслеповатости она не видит молочника.

Хоть и жара, выстрел бабахает мощно, стоящая на пригорке жена подсачивателя рывком сбрасывает приставленную к глазам руку. Куры, вздымая в воздух легкие песчинки, удирают в сарай. Пороховая гарь и дым разносятся по всему двору.

— Спасибо, Юргис, — говорит Маразинас.

— Пожалста. Не за что, не за что.

Молочник вешает ружье через плечо и марширует обратно, высунувшие языки ребятишки расступаются, дают дорогу.

Автор вытирает ладонью пот со лба. Почувствовав, что в этом выстреле есть какой-то смысл, он устремляет взгляд в окно Винцулиса.

А как же! Хоть окно и скрыто цветущей яблоней, автор хорошо видит приплюснувшегося к стеклу, расставившего руки Винцулиса, который глядит на уходящего молочника. Он стоит, будто прикованный, видны даже его выцветшие от времени глаза, и весь он похож на звериную шкурку, распластанную за стеклом. Глаза зверька со страхом следят за удаляющимся молочником. Внезапно Винцулис замечает автора, догадывается, что тот смотрит на его окно, и вздрагивает. Вскоре он уже выходит из своей двери на двор, и только чуть-чуть трясутся его штанины. Приближается дробными шажками и говорит: