Я мог ожидать от нее чего угодно, только не этого. Ее поведение перед тем никак не указывало на то, что у нее есть свои счеты с хозяином фермы. Правда, когда мы выбрались из траншеи, а потом, пригибаясь, бежали по восточному склону холма, Кайзера не видно было, и она могла думать, что он сбежал вместе со своей Кримгильдой. Не давала она повода и предполагать, что вообще когда-либо здесь бывала. После первого возбуждения, бросившего ее в слезы, она молча съела банку мясных консервов и покорно улеглась на матрац. И вдруг такая дикая выходка, взрыв, едва не наделавший непоправимой беды, безумство, с которым она вцепилась в горло старика!
Я бросился разнимать их, а лейтенант даже не пошевелился. На его округлом лице сияла довольная улыбка — безобразная сцена почему-то потешала его.
— Да пусть потреплет! Наверное, досталось ей от него! — услышал я голос позади себя.
Только теперь я начинал понимать то, что лейтенант понял сразу. Очевидно, как переводчику ему за время пребывания на вражеской земле не раз приходилось наблюдать подобные сцены между немецкими фермерами и их недавними рабами. Однако я не мог допустить самовольной расправы и со всей силой оттягивал девушку от господина Кайзера, боясь, что она задушит его.
Наконец мне удалось утихомирить Жанну. Запыхавшись, я отошел в сторону и сел. Жанна стояла, опустив руки, и тихо всхлипывала. Старый немец растерянно тер шею оцепеневшими пальцами, словно его только что вынули из петли и он еще не верит, что остался жив.
— Палач! — шипела Жанна сквозь зубы. — Палач… — Она впилась в него глазами, будто выбирала место, в которое вот-вот вцепится снова.
— Идите прочь! — приказал я немцу, стараясь говорить как можно спокойнее.
Кайзер еще секунду постоял неподвижно, потом нагнулся, поднял фонарик, который уронил, когда на него напала Жанна, и поплелся вверх по лестнице — так же тяжело и не спеша, как пришел.
Я решил не рассказывать Сергею всего, о чем узнал от Жанны с помощью лейтенанта. Если бы он услышал, что старый Зигфрид запер на железный засов четырех девушек в подземелье, где они были обречены на голодную смерть, потому что могли рассказать о своих мытарствах на ферме, Сергей, чего доброго, сам бы его прикончил. А помучил их Кайзер вволю: голодом довел до того, что одна даже сумела сквозь отдушину пролезть и вот, ему на погибель, сбежала. Пули старик, конечно, заслужил, но самосуда я допустить не мог, и у меня родился иной план, как мне казалось, законный и справедливый.
Приказа о дальнейшем наступлении все еще не было: наш полк немного вырвался вперед, и командование, очевидно, ожидало, пока подтянутся соседи. Предстоящая ночь обещала быть спокойной, как и предыдущая. Изредка вспыхивала перестрелка бог знает из-за чего: из лесу выскакивал ошалевший вепрь или напуганная дикая коза, наблюдателям с обеих сторон мерещились вражеские разведчики, под покровом темноты забравшиеся в нейтральною зону, и поднимался страшный шум, который прекращался и затихал так же неожиданно, как и начинался. Каждый раз Жанна чуть приподнималась на своем матраце и внимательно смотрела на меня, словно спрашивая, в чем дело. Я отрывался от карты или от черновика боевого донесения, улыбался как можно приветливее и давал ей знать безразличным жестом, что все, мол, в порядке и беспокоиться нет причин. Ясно, что девушка волновалась за своих подруг и побаивалась, как бы немцы не пробились к подвалу. Но моя спокойная улыбка убеждала, и Жанна снова укладывалась и поворачивала лицо к стене.
Перед двенадцатью вошел Сергей. Целый день он был на ногах, но не выглядел усталым, хотя лицо и побледнело. Я заметил, как он искоса взглянул на Жанну, когда сошел с последней ступеньки, но шаги его не приостановились, он направился к столу и сел. Она не пошевелилась, хотя безусловно узнала его голос. Наигранное безразличие обоих меня не обманывало — чувствовалось, что между ними протянулась невидимая нить, по которой циркулирует нечто вроде электрического тока.
Сергей снял планшетку, намотал на нее ремешок и положил на столик.
— Ну что? — отодвинул я карту и посмотрел на него.
— Я думаю, пора, — ответил он.
Только теперь Жанна повернула к нам лицо, словно поняла, о чем идет речь. На лице появилось такое же тревожное напряжение, какое возникало каждый раз, когда начиналась стрельба наверху.
— Пойду сам погляжу. — Я сложил карту и поднялся. Мне хотелось оставить их наедине и вместе с тем действительно самому убедиться, что пришло подходящее время.
Ночь была беззвездная. На небе клубились белесые тучи, и в воздухе висел влажный сумрак ранней немецкой весны. Иногда оживал едва уловимый ветерок с севера, и начинало слегка отдавать дымком и промозглостью прелых прошлогодних листьев.