Мост к людям

Между тем пора бы уже понять, что теория перевода, например, принципиально отличается от других научных теорий хотя бы уже тем, что у нее совершенно иное происхождение. Это физики или химики могут вычислить наперед и точно указать путь, по которому следует идти искателям неизвестных еще молекулярных частиц или химических элементов. А в искусстве наоборот: теория здесь возникает только в результате обобщения творческой практики, то есть идет не впереди художника, а вослед за ним и поэтому не может ему диктовать и предписывать правила творческого поведения.

Мне кажется, что неразберихе, порождающей до сих пор все новые и новые споры на темы переводческого искусства, в значительной мере способствует существование в рамках Союза писателей независимых друг от друга секций поэтов и переводчиков. До их создания всеми была почти единодушно и покорно принята знаменитая формула В. А. Жуковского, определявшая место переводчиков в прозе и стихах. Нынче эту классическую формулу уже употреблять небезопасно, так как рискуешь нарваться на организованный отпор целой секции Союза писателей, которую изречение Жуковского может оскорбить, а это, как говорится, чревато…

В наше прагматическое время легко рассуждать на литературные темы, существуют лишь две опасности: прослыть ретроградом, если он станет защищать классический ямб и незамусоленную рифму от так называемого свободного стиха, или нажить этикетку невежды, если он вздумает настаивать на приоритете поэта перед ремесленником в вопросе перевода. И все-таки — кто были лучшими переводчиками в предреволюционные годы? В. Брюсов, К. Бальмонт, Вяч. Иванов — в России; А. Крымский, А. Олесь, М. Вороный — на Украине. А в предвоенные годы? М. Лозинский, Г. Шенгели, Б. Пастернак, М. Бажан, Л. Первомайский, М. Рыльский — соответственно. Я называю лишь некоторые имена, но все они принадлежат прежде всего известным поэтам, занимавшимся помимо собственного творчества и переводами.

В послевоенные годы, однако, многое изменилось — особенно с распространением в Европе и Америке свободного стиха. К этому времени у нас увеличилось количество университетов и специальных институтов, в которых изучаются иностранные языки, а соответственно увеличилось и количество людей, решивших посвятить себя переводческой деятельности: благо, появились и специальные журналы, и специальные издательства, а для перевода этих самых свободных стихов не требуется ни особая поэтическая техника, ни даже соблюдение точных размеров и каких бы то ни было рифм. Руставели и Данте, мол, пусть переводят те же Бажан и Лозинский, а мы займемся нынешними последователями Уитмена и Элюара, а уж если навяжут ямб, так белый!

Вот так, мне кажется, и возникли эти бесчисленные знатоки правил плавания, которые сами плавать не умеют. Ничего, казалось бы, страшного, но, к сожалению, их много, и хотя в искусстве количество не переходит в качество никогда, в толпе — особенно во время давки — верх берет количество.

Я не верю, что человек, не создавший собственных стихов, способен хорошо переводить. Перевод — это творчество, значит, переводчик — поэт, а представить себе поэта, который не сочиняет стихов, невозможно. Тропинин, создавший портрет Пушкина, мог бы хорошо скопировать его, а Соболевский, стоявший рядом с мольбертом Тропинина, копируя каждый мазок художника, не создал одухтворенной копии потому, что не был художником.

В поэзии то же самое. Вспомним хотя бы А. Тарковского, который многие годы прекрасно переводил и создал себе имя переводами, а потом все же выяснилось, что он первоклассный поэт и это объясняет его переводческие удачи. То же произошло фактически с Заболоцким и Мартыновым: хотя они и издали по книжке собственных стихов, прежде чем начали переводить, но, осужденные за них присяжной критикой, оба надолго исчезли из списка «практикующих поэтов», стали профессиональными переводчиками и для читателей, можно сказать, как поэты перестали существовать. Но теперь-то мы знаем, какое прекрасное творчество стояло за их переводческими удачами!

Даже только эти примеры (а их можно многократно увеличить), как мне кажется, должны были уже давно указать на единственно возможное решение проблемы поэтов и эрудитов, но именно последних такое решение как раз и не удовлетворяет. Они требуют от поэтов копии. Что ж, конечно, чем ближе перевод к оригиналу, тем лучше. Но ведь всем известно, что точный перевод в том смысле, в каком это понятие применимо к прозе, физически невозможен. Стало быть, ради предельной точности приходится чем-то жертвовать. Но чем? Прежде всего, конечно, легкостью и непосредственностью стиха, то есть качеством, без которого теряет практический смысл сама точность.

Но в литературе художественностью жертвовать нельзя, и если полного представления о первоисточнике дать невозможно, то не лучше ли дать не совсем полное, чем не дать никакого?