Мост к людям

Вскоре Леонида выписали из больницы, и он поселился в своем любимом Ирпене. Там жил неподалеку врач А. М. Джуша, на помощь которого он мог всегда рассчитывать. Но, вопреки установкам врача, поэт много работал, знал, что выписали его из больницы ненадолго, и стремился успеть написать новую книгу стихов. Ежедневно он звонил мне и сообщал о сделанном.

— Сегодня написал семнадцатое и восемнадцатое стихотворения!

Я упрекал его и, повторяя слова врача, пытался убедить, что теперь ему нужен только отдых. Но на следующий день он снова звонил и снова «докладывал»:

— Сегодня написал девятнадцатое, двадцатое и двадцать первое!

Он торопился. Чувствовал, что времени в обрез, и не останавливался. А когда в один из дней он не позвонил, ясно было, что его вновь забрали в больницу.

Теперь уж навсегда.

Так была создана книга последних стихов «Вчера и завтра» — книга-итог, в которой поэт старался осмыслить свой жизненный и творческий путь, осознать, какая судьба уготована всему, что он сделал и выстрадал на протяжении полувека.

Пускаюсь в путь веселый и бесстрашный,
За дар поэта счастье отдал я, —
И не забудется мой день вчерашний
Под чистым небом завтрашнего дня.

(Перевод М. Алигер)

Таким был его вывод. Таким будет вывод и каждого читателя, который прочтет его произведения.

Жизнь учит поэта, но и поэт в свою очередь становится учителем жизни, если он подлинная художественная личность. У каждого свой путь возвращения приобретенного, вот почему жизнь истинного художника становится поучительным уроком.

Леонид Первомайский был такой неповторимой творческой личностью, его жизнь дает свой поучительный урок, и состоит он в том, что значение созданного не зависит от условий жизни, а только от способности учиться у жизни, чтобы отдавать познанное людям.

Я знал его в ранней молодости, когда, подобно всем нам, он был далеко не против того, чтобы увидеть себя в списке славных имен, знал его и потом, когда эти списки довольно беззаботно обходились без него. В молодости он не был к этому равнодушен. Тогда его возмущали счастливцы, и сгоряча он мог даже сказать о них что-либо едкое, хотя, правду говоря, они этого не заслуживали.

Но если талантливым человеком рождаются, то мудрым становятся. И для того чтобы мудрость добавилась к природному дарованию, надо много поработать и немало пережить.

В последние годы Первомайский целиком освободился из плена высокомерных претензий, свойственных молодости. Он ясно осознал, что сколько бы ни появилось на страницах газет и журналов восхвалений в адрес посредственности, они не в состоянии поднять ее выше нее самой, точно так же как не способны ни увеличить, ни уменьшить достижений подлинного художника. И если одного хвалят, а иного замалчивают, это ничего не меняет.

Вот почему стихотворение «Двое», написанное в последние недели жизни, кажется мне очень важным для понимания Первомайского. Небольшой эпизод, взятый из жизни Бетховена и Гёте, оказался находкой, с помощью которой поэту удалось высказать свой взгляд на судьбу художника: один прожил спокойную и счастливую жизнь, иногда даже не пренебрегая выгодой, которую дает поклонение преходящему; другой всю жизнь мучился, но не склонял головы. И все же оба они стали творцами, способными надолго пережить тех, перед кем один покорно склонял, а другой гордо вскидывал голову.

Такой вывод может показаться похожим на акт христианского смирения. Но это не так. Это скорее проявление безграничной веры в силу жизненной правды, которая вынудила даже убежденного легитимиста Бальзака и непротивленца Толстого говорить ее голосом.

Ибо как бы гений ни жил, он — эхо жизненной правды. Даже если и не стремится им быть, даже и тогда.

1981

Перевод Т. Стах.

NULLA DIES SINE LINEA [6]

Как читателя меня никогда не привлекал приключенческий жанр, и даже в молодости я не читал научно-фантастических романов, кроме разве что Жюля Верна и Герберта Уэллса. Пожалуй, из-за этого даже в годы своей литературной молодости, когда юноша, мечтающий стать писателем, ищет поддержки со стороны литературных авторитетов и старается познакомиться с писательскими знаменитостями, я не стремился к знакомству с Ю. К. Смоличем, считая его автором именно приключенческих романов, которые читать не любил. А поскольку, будучи одним из многих начинающих, сам я его интересовать уж никак не мог, то знакомство наше долго ограничивалось обычными приветствиями при встречах, инициатором которых был, разумеется, я, человек более молодой.