Мост на реке Бенхай

Во время войны была также разработана и осуществлена реформа школы и системы всеобщего образования — «национального, народного, основанного на достижениях науки». Во вьетнамских общеобразовательных школах теперь введены три ступени: после четырех лет учебы в низших классах следуют три года начальной школы высшего типа, а затем три года занятий в средней школе.

В июле 1954 года, когда еще только подписывались Женевские соглашения, 737 тысяч детей освобожденных районов пошли в школу. Зачастую они пешком или на велосипеде преодолевали нелегкий путь в несколько километров, пробираясь сквозь джунгли под обстрелом вражеских самолетов. 1520 курсантов профшкол и курсов и 600 выпускников иных училищ, закончивших во время войны среднее или высшее учебное заведение, работали в организациях Движения Сопротивления. 50 тысяч учеников начальных школ принадлежало к этническим меньшинствам, не имеющим собственного алфавита и письменности. Может быть, некоторым читателям эти цифры покажутся «сухими», но за ними стоят живые люди, те самые люди, которых я встречала в один из тех двух обязательных дней, когда весь Вьетнам учится.

Поздним вечером я возвращаюсь в отель. В моем блокноте уйма записей, а голова забита впечатлениями.

— Помню, — вдруг отзывается в темноте идущий рядом Нинь, — как у входов на сельские ярмарки или на паромы решено было устроить отдельные калитки для неграмотных. Это называлось тогда «воротами для слепых». Была даже сложена песенка… — Нинь смолкает, по-видимому вспоминая ее слова, потом декламирует:

Вчера на дороге
Я видел тебя, моя красавица, как шла ты
Через «ворота слепых», неся под мышкой поросенка…
Бедная! Почему ж ты не научилась читать?
Если бы знала ты буквы, не шла бы по той дороге —
 Дороге стыда…
Сочувствую тебе, моя милая.
Может быть, меньше тебе, чем поросенку,
Который разделил твой вчерашний стыд…

— А не оскорбительно ли это для людей, которые в общем-то не виновны в своей неграмотности? — спрашиваю я.

— Конечно, потом такие средства агитации уже были не нужны. Люди сами потянулись к книге! Впрочем… — смеется он, — если эта песенка кажется тебе обидной, то лишь потому, что в ней критикуется неграмотная девушка. Тогда послушай другую песенку, которую, наверно, сложили женщины:

Если у тебя образованный муж,
То ты счастлива, как фея из чудесной сказки.
Если же ты вышла за человека неграмотного,
То выбрала себе долю коровью…

— А если кто-нибудь хотел учиться, но действительно не мог? — не сдаюсь я. — Например, многодетные матери? Ведь их у вас много, и они заняты с утра до поздней ночи… Или старики… Ах да, правда! Ведь старики были освобождены от занятий?

— Очень многие отказались от такого освобождения. И понятно почему: стоило приложить некоторое усилие, чтобы изучить буквы, а затем прочитать страницу книги или узнать новости из газет… Ведь тогда перед человеком как бы раскрывается иной мир! Для тех, кому трудно было регулярно посещать занятия, мы организовали учебу на дому. Впрочем, это практикуется и сегодня. По всей стране каждый понедельник и четверг у нас учатся все. Ты убедишься в этом, когда отправишься в путь.

О проснувшемся интересе к технике, к знаниям я не раз слышала от своих соотечественников-инженеров, строящих сахарный завод в Вандиеме, неподалеку от Ханоя. Несмотря на все языковые трудности и хлопоты с переводом, местные жители на лету схватывают объяснения специалистов, стремятся попасть на курсы или на беседы по технике. Они хотят знать как можно больше.

Я вспоминаю недавний новогодний вечер в доме Тоана, который не колеблясь отправился во время «грязной войны» в дикие джунгли, чтобы руководить борьбой с неграмотностью. «Я знал, — говорил Тоан, — что моя работа нужна для победы над колониализмом и голодом. Это так же необходимо, как взрывать укрепленные форты врага или сажать рис».

Да, он прав! Народ, который однажды прозрел, не хочет снова быть слепым.

По следам доктора Иерсена

— Это здесь! — говорит Хоан.

Тенистая, тихая площадь. Зеленый круг газона. С высоты обелиска на меня устремлены каменные глазницы мужчины с европейскими чертами лица. Пастер! По-вьетнамски его имя пишется иначе: Пас-то. Нет, не скажи мне этого Хоан, я никогда бы не отгадала. Не смогла бы я также прочесть надпись на табличке, прикрепленной на углу: «И-эк-санъ». Ее надо читать—«Иер-сен».

Имена французских завоевателей, генералов и губернаторов уже исчезли с улиц Ханоя. Но площадь Пастера осталась неприкосновенной, а улица, по которой мы сейчас идем, как и прежде, носит имя Иерсена — французского врача-общественника.