Мост на реке Бенхай

Я хотела купить себе такую шляпу по возвращении в Ханой, чтобы не таскаться с ней в дороге, но Нинь вдруг заявил мне, что село, которое мы будем сейчас проезжать, славится красивыми шляпами. Хоан стал уверять, что такой головной убор понадобится мне очень скоро. Так или иначе, мы покупаем великолепную шляпу с цветочным узором. Представитель городских властей Виньлиня, который явился проведать нас, также принес… шляпу! Но пока они лежат в машине, а я с открытой головой прохаживаюсь перед одноэтажным домом, в котором мне предстоит ночевать.

Упорно думаю об утренней демонстрации в Донгхое. После ее окончания, когда мы ожидали шофера Ни, который что-то исправлял в моторе, Нинь, как бы мимоходом, спросил меня: давно ли были в Сайгоне те польские товарищи из Комиссии, что посетили меня в Донгхое? Я ответила: несколько дней назад. Под каким-то пустяковым предлогом Нинь сразу исчез и вернулся только перед самым отъездом. Больше он ни о чем меня не спрашивал. Но я заметила: Нинь совсем иной, чем обычно — неразговорчивый, встревоженный. Я догадываюсь, что его мучает: в Сайгоне у него осталась мать. Несколько лет от нее нет никаких вестей. Может быть, он что-нибудь узнал у моих соотечественников?

Мне вспоминается вечер, проведенный в беседе с сотрудником редакции «Тхонг Нят» («Объединение») в Ханое. Он тоже южанин. После заключения перемирия он вместе с женой решил переехать в столицу. Мать его попросила оставить с ней внуков. «Через два года увидимся[18], — говорила она. — А это время пусть поживут со мною хотя бы детишки — по крайней мере я не буду одинока».

«Через два года…»

В 1956 году границу закрыли наглухо. Страну разделили на две части и между ними прекратилась всякая связь. С тех пор вот уже много лет товарищ из «Тхонг Нят» не получал никаких известий о судьбе матери и своих детей. Таков удел множества семей, разлученных в результате этого искусственного раздела страны…

Когда меня спросили, хочу ли я побывать на 17-й параллели, я не задумываясь ответила: да!

Необычно хмурый и суровый Хоан строго сказал мне, чтобы я случайно не вздумала менять одежду. Даже если завтра будет очень жарко, все равно я должна надеть свои черные брюки и коричневую полотняную блузу.

— Непременно надень купленную нами шляпу! — добавляет он.

Я долго брожу по плантации каучука — мне впервые приходится наблюдать работу на ней. Разглядываю привязанные к деревьям горшочки для сбора медленно стекающих по косым надрезам на коре беловатых капель сока. Потом старательно и подробно записываю все, что касается развития города Виньлинь. Но работа у меня явно не клеится. Откладываю ее в сторону и принимаюсь за чтение выдержек из английской и французский прессы, привезенной из Ханоя. В них то и дело повторяется слово «Юг».

«Очевидцы облав, проводимых вьетнамской армией[19] в дельте Меконга, ошеломлены фактом оставления деревень. Когда к ним приближаются войска, все жители, за исключением немощных стариков, бегут сломя голову. Никто не доставляет армии нужных для ее продвижения сведений. Никто не спешит вывешивать флаги[20]. Большинство сельских районов контролирует Вьетконг[21], агенты которого возвращаются в деревню сразу же, как только оттуда уходят войска. «Вести такие операции — все равно что рукой отталкивать ртуть! — заявил один из советников[22]. Коммунисты бесследно исчезают, но сразу же восстанавливают свою власть на территории, как только оттуда отступят войска». Нго Динь Дьем вполне отдает себе отчет в том, как важно получить опору в селах. Его брату Нго Динь Ныо снится концентрация крестьян в «стратегических поселениях», обнесенных крепостными валами, рвами и колючей проволокой. Этим достигается изоляция крестьян от коммунистов, Нго Динь Нью добивался создания до конца 1962 года восьми тысяч таких поселений».

Принудительное переселение крестьян в эти «стратегические деревни», по сути дела ставшие концлагерями, словно в насмешку получило название «Операция Восход солнца». И это сразу подметила французская печать. Читаю дальше:

«Партизаны занимают опорные пункты в джунглях и на лесных участках вблизи рисовых полей. Нападают ночью. Разбитые на небольшие группы, они быстро рассеиваются, и поймать их трудно. Днем же партизаны скрываются, смешиваясь с местным населением… Живут они в страшных условиях, среди болот, где полно москитов, и в душных джунглях. Передвигаются главным образом пешком. Зачастую партизаны идут весь день, нередко сменяя шаг бегом. Они плохо снабжены, плохо питаются и плохо одеты. Медицинского персонала нет. Их снабжение целиком зависит от местного населения. Оно доставляет им продукты, медикаменты и разведывательные данные. Оно же — в случае крайней нужды — обеспечивает партизан транспортом и предоставляет им кров. Многочисленные мастерские, изготовляющие оружие и боеприпасы, нередко скрыты в убогих хижинах. Материалы, необходимые для производства ружей, пистолетов, гранат, минометов, патронов, мин, крестьяне покупают на местных базарах. В таких мастерских работают только мужчины».