Мост на реке Бенхай

Я передаю Нгуен Хыу Тхо эмблему Народной Польши — серебряного орла, а также несколько экземпляров «Трибуна люду» с сообщениями об успехах освободительных сил НФОЮВ и три польские книги, пронесенные мною через джунгли.

А затем состоялась совсем уже неофициальная и сердечная беседа о Польше, о традициях освободительной борьбы. Председателя ЦК НФОЮВ окружила группа молодежи. Я гляжу на вывешенные поблизости флаги и с волнением думаю о том, что летом 1965 года мне посчастливилось побывать в освобожденных зонах Южного Вьетнама..

Хождение детей по мукам

Позади — долгие часы трудного пути через джунгли. Под ногами — едва различимая тропинка. Когда спереди. от головы колонны донесется предостережение: «Кхом!» — надо наклониться, а то ветки хлестнут по глазам.

Небольшой ручей, полный бурой воды, широко разлился после дождей, на нем пузырится грязная пена. Осторожно ступаем по мостику из двух узеньких, словно смазанных салом бревнышек. Головы у всех тщательно обвязаны платками, брюки закатаны до колен: под листьями притаились пиявки конят. Их легче заметить и сбросить, если ноги обнажены. Тогда можно не дать им впиться в кожу. Кто-то из идущих сзади останавливает меня предупредительным возгласом.

— Конят!

Действительно: одна уже сидит на икре, вторая еще крутится на ремешке сандалии. Укус такой пиявки не так болезнен, как, скажем, укус скорпиона, но кровь из ранки сочится долго, и остановить ее не так-то легко…

* * *

Постепенно лес редеет. Издалека все явственнее доносится шум голосов. Нас встречают две молодые женщины, одетые в такие же, как на мне, черные широкие брюки и свободные блузы.

Затем тропинка становится шире. Поворот — и перед нами открывается широкая поляна с построенными на ней шалашами. Нас сразу же окружает толпа детей. Возгласы, смеющиеся личики, доверчиво протянутые ручонки. Мальчики и девочки восьми, десяти и двенадцати лет… Приветственный шум и крики, среди которых я сразу различаю два слова: «Ба-лян» и «Ма»…

Я вдруг перестаю быть писательницей из далекой страны: просто я снова мать двух девочек. Сейчас они готовят школьные уроки, как и тысячи их ровесниц в Польше, Советском Союзе и других странах Европы…

— Ма! Ма!..

Июнь в большинстве европейских стран — это месяц окончания учебного года. А тут в одной из только что открытых школ я попала на торжество… начала занятий! Дело в том, что школы на Юге функционируют в специфических условиях, во многом отличающихся от наших. Волнение перехватило мне горло, когда я услышала хор детских голосов, поющих перед знаменем НФО песнь-гимн фронта — гимн, который всюду сопровождал меня во время поездки по Южному Вьетнаму:

Вперед за свободу Юга,
Мы вместе все решительно пойдем!

Уже вечер. Ливень хлещет тут же рядом, — хотелось бы сказать «за стеной», но мы находимся в «доме без стен», и только временами вместо них вешают пластикатовое полотнище. Длиннокрылые термиты назойливой и бесцеремонной стаей набиваются внутрь шалаша, бьются о лампу. Перед собравшимися — а среди них дети, местные крестьяне, мои спутники и я — выступает молодая женщина. Глаза у нее блестят болезненно, лихорадочно, голова покрыта клетчатым платком, лицо измучено, черты его заострились. Это — руководительница школы Чанг. Участница первого Движения Сопротивления, она была в 1956 году арестована ищейками Нго Динь Дьема, заключена в сайгонскую тюрьму, а потом брошена в мрачный лагерь смерти на острове Пуло-Кондор. Через семь лет этого страшного «хождения по мукам» ее выпустили. У нее были отбиты легкие и вообще разрушено здоровье. Но Чанг снова вступила в борьбу. Сейчас она учит и воспитывает детей. От двух ее собственных — давным-давно нет никаких вестей…

Незадолго до нашего прихода у Чанг был приступ тропической малярии, но она поднялась, чтобы выступить с речью на открытии школы. Чанг отказалась поехать лечиться за границу: здесь ее родная земля, а на острове Пуло-Кондор находится ее муж, давно арестованный и приговоренный к расстрелу. Смертный приговор заменен ему пожизненным заключением. На этой земле нужен и ее труд — идет борьба с врагом. Завтра Чанг отвезут в одну из лесных больниц, но сегодня она должна говорить со своими учениками…

Сидя на школьной скамейке, совсем близко от Чанг, я с болью гляжу на ее запекшиеся от лихорадки губы и мысленно спрашиваю себя: когда же эта исстрадавшаяся женщина услышит слово «ма», произнесенное ее собственными детьми?