Мост на реке Бенхай

…Четырнадцатилетняя худенькая Нгок, с робким взглядом и мягкими, красивыми чертами лица, приехала из провинции Тайнинь. Отца не помнит. По рассказам родных, знает, что отец вынужден был скрыться, но однажды сайгонские жандармы выследили его, окружили, и в завязавшейся перестрелке он был убит.

Маленькая, хрупкая, с тяжелой копной черных волос, мягкой волной спадающих на спину, девочка говорит тихим певучим голосом, словно декламирует меланхолическую балладу, а не рассказывает о собственной тяжелой жизни. Отблески пламени костра, в который кто-то только что бросил охапку сухих ветвей, вырвали из темноты суровое и сосредоточенное лицо моего переводчика, тщательно и бережно переводящего с вьетнамского на французский каждое ее слово. Я внимательно слушаю и стараюсь не упустить ни одной детали.

— Бабушка потом говорила мне, что мама словно что-то предчувствовала. В нашем доме был тайник, куда она — за день или за два до смерти — спрятала деньги и важные бумаги. А в нашем доме часто бывали собрания, сюда приходили люди, которые совещались по каким-то важным делам. Мы — я и моя младшая сестричка — крепко помнили, что об этом никому-никому говорить нельзя! Теперь-то я знаю, что в нашем доме собирались политические работники…

В организацию проник провокатор. Местный житель, хорошо знавший в деревне всех, он указал сайгонским жандармам хижину крестьянки, у которой собирался актив.

— Пришли они днем. Я как раз была в школе… Потом бабушка подробно рассказала мне все… Маму за волосы выволокли из дома. Кричали на нее: «Ты принадлежишь к Вьетконгу! Таких надо убивать, как собак!»… И убили…

Смолкли высокие, пронзительные трели цикад-гигантов. Монотонно стрекочут сверчки. Иногда где-то в ветвях сонным щебетом отзывается дремлющая птичка. Дождь прекратился. Весело потрескивает огонь костра. Слова детей, рассказывающих об этом своем «хождении по мукам», как тяжелые камни падают в тишине тропического вечера…

* * *

Теперь мы слушаем историю тринадцатилетнего Тана из провинции Чавинь. Он потерял сначала отца, а вскоре и мать. Твердо помнит дату смерти отца — накануне в Южном Вьетнаме был объявлен так называемый закон гильотины, то есть навязанный стране декрет Иго Динь Дьема за № 10–59, согласно которому в Южном Вьетнаме вводились полевые суды.

— К нам пришли ночью, — тихо говорит Тан. Спокойствие и суровость этого ребенка действуют на нас сильнее, чем если бы он плакал и стонал. — Глубокой ночью… — повторяет он. — В нашей деревне тогда шли повальные аресты. Мало кто из жителей вернулся назад…

Со многими арестованными палачи расправились на месте. В их числе оказался и отец мальчика.

— Они вытащили его за ноги и убили возле порога. Потом отрубили ему голову, разрезали живот, вынули печень и съели ее…

Короткая пауза. Перехватило дыхание. Не могу, не смею поднять глаз, язык не поворачивается задать вопрос — передо мной сидит маленький, юный очевидец одного из самых варварских обычаев. Обычая, которому Потворствуют американцы и в существование Которого долго не хотела верить «цивилизованная» Европа: убийцы вскрывают брюшную полость расстрелянных патриотов, извлекают оттуда печень и поедают ее!..

— …Маму бросили в тюрьму вместе с маленьким братиком, которого она держала на руках… Меня увел с собой старший брат; ему тогда было тринадцать лет… Еще когда жив был отец, жандармы часто наведывались в наш дом, искали его и грозили маме, что посадят ее. После ареста ее страшно мучили. Потом она ненадолго вернулась домой…

Над родным селом американские самолеты распылили отравляющий порошок, чтобы поразить людей и уничтожить посевы…

— Были такие дни, когда от этой отравы умирало по два-три человека, — вспоминает Тан. — Этот порошок вызывал мучительную кровавую рвоту… Но тяжелее всего досталось нам, детям. Я помню маленького соседского мальчонку — здоровенький такой, веселенький был. А как распылили этот дьявольский порошок, через два; дня малыш скончался — кровью его рвало, посинел весь….

Снова невыносимо тяжкая пауза.

— А у вас в селе была школа? — как можно спокойнее спрашиваю я, хотя из горла у меня рвется крик боли.

— Да, — отвечает Тан, — целый год была… Но американские самолеты сожгли школьный дом. А потом, когда наших отравили, уже никто и говорить не хотел об учебе…

— А что же случилось с твоей мамой?

— Из тюрьмы она вышла живая, только очень ела бая и больная после пыток. А когда надышалась порошка, то умерла — у нее легкие еще в тюрьме были отбиты…

Благодаря помощи старшего брата Тан добрался до освобожденной зоны и теперь учится, а самый маленький, третий, брат определен в «лесные ясли».

* * *

Одиннадцатилетний Кунг из провинции Тайнинь по пал в эту «лесную школу» всего полгода назад. Нет, он не забыл жестокостей сайгонских палачей, творивших расправу, в селе, где Нинь жил раньше, — в уезде Лонгкхань. Он помнит все детали карательной экспедиции: она на- грянула зимой 1964/65 года. Экспедицией этой командовали американцы.