Читаем Мост в белое безмолвие полностью

- Спирт мы разводим по градусам широты, - говорит Борис, по своей обычной манере растягивая и как-то по-особому подчеркивая слова. Только теперь я замечаю, что он подстрижен ежиком, а ироническая усмешка, застывшая в уголках его рта, заставляет все время быть с ним начеку. К счастью, Уэлен расположен в широтах не очень высоких, всего на шестьдесят шестой параллели, - кажется, я не говорил об этом раньше, по какому-нибудь более достойному поводу, - и напиток получился вполне приемлемым.

Борис по профессии учитель.

- Слушали мы тут одного деятеля от педагогики, из Магадана, так он будто с неба свалился, - продолжает Борис. - Специфика чукотского языка такова, что детям здесь трудно понять способ употребления причастий в русском языке. У чукчей совсем другой склад абстрактного мышления.

- Ну, и что вы предлагаете?

- Я думаю, что начало и конец школьного курса у нас должны быть такими же, как на материке. Но саму программу надо приспособить к местным условиям. Иначе мы отобьем у детей интерес к учебе.

- А как вы себе это представляете?

- На уроке зоологии школьники изучают анатомию голубя и лягушки, которых они в глаза не видали. Вы, конечно, знаете, что у нас тут земноводные и пресмыкающиеся не водятся. Почему таллинские или тамбовские дети изучают лягушку? Не из-за самой лягушки, разумеется, а для того, чтобы на знакомом и доступном им примере понять общие закономерности природы. Но ведь здесь любой мальчик или девочка может с закрытыми глазами освежевать оленя или моржа, вот тут-то мы и могли бы объяснить им эти самые закономерности на на-{307} глядном примере и с большей пользой для дела. Нам следовало бы преподавать им тундрологию.

- Почему бы вам не написать об этом?

Он усмехнулся:

- Уж лучше я буду ее преподавать.

- А почему вы приехали сюда работать?

Он вытаращил глаза и проревел диким голосом:

- Р-ром-мантик-ка!

Незаметно вошедшая в комнату Люся звонко рассмеялась и ушла помогать жене Бориса купать малыша.

- Чем, по-вашему, следует кормить здесь нашего ребенка? - спрашивает он меня серьезно, когда мы остаемся вдвоем.

Я польщен и серьезно обдумываю ответ.

- А что у вас тут есть?

- Сгущенка с сахаром.

- Кормите его сырой наскобленной олениной, протертыми растениями тундры и моржовым жиром.

- Я тоже так считаю, - говорит он, вздыхая. Я понял, что его жена придерживается на этот счет другого мнения.

- Что вы думаете о Сартре?

Говорю, что думаю о нем.

- Значит, вы с ним встречались?

Было это так. Нас пригласили в гости к Юхану Смуулу и Деборе Вааранди. Там-то мы и встретились с Сартром и Симоной де Бовуар. "Скажите, в Антарктиде люди не сходят с ума?" - допытывался Сартр. Юхан отрицательно покачал головой и рассказал о молодом враче, который повесил на шею апельсин на веревке и пристегнул к груди булавкой шестерку червей - все для того, чтобы разыграть соседа по комнате. Сартр был искренне разочарован.

- Право первой ночи? - наивно вскинула брови Симона де Бовуар. Смешно, что она им давала? В первую ночь ведь ничего не получается.

Это была очаровательная, поистине женская точка зрения на феодальные отношения.

- "Время жить" Ремарка плохая книга, с таким же успехом ее мог бы написать американец, Флобер плохой писатель, его "Саламбо" скучнейшая вещь, - говорил Сартр, и madame радостно и согласно кивала головой.

Самой интересной была именно эта их прекрасно отлаженная совместная работа. Madame, очень прямо и тор-{308}жественно восседая за столом и сверкая красивыми белыми зубами, порой заводила приватный разговор, но ее хватало и на мужа. И в спор, который кипел вокруг него, она то и дело вставляла неожиданные и меткие замечания.

- Что может быть печальнее оптимизма по приказу, - гремел Сартр, похваливая между двумя репликами, как это может позволить себе только признанный титан, докторскую колбасу Таллинского мясокомбината. - Изображая революционный оптимизм, надо показывать оба полюса истины. Я приведу вам такой пример. На поле боя умирает солдат революции. Он в отчаянии, у него не осталось ни капли надежды, он проклинает свою смерть. Это оборотная сторона правды, и ее нельзя скрывать.

Сартр сквозь толстые круглые очки всегда смотрел мимо собеседника, как будто его внимание привлек ученик на последней парте, списывающий со шпаргалки.

- Когда мы эвакуировались из Таллина, на корабле вокруг меня лежали убитые, - сказал Юхан. - Это были самые тяжкие дни в истории нашего народа. Но мы были оптимистами.

- Это зависит от угла зрения. Писатель обязан видеть обе стороны правды.

- Это не угол зрения, - терпеливо объяснял Юхан, а в глазах его вспыхнул крохотный озорной огонек, значение которого большинству присутствующих было хорошо известно. - Скорее это точка зрения, с которой видно дальше.

- Но как прикажете писать о смерти, да еще оптимистично?

- Это я не знаю, - ответил Юхан, как мне показалось, довольно резко и, подумав немного, добавил: - Может быть, ошибка заключается в постановке вопроса? Может быть, писать надо вовсе не о смерти, а о жизни?

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!
1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!

40 миллионов погибших. Нет, 80! Нет, 100! Нет, 150 миллионов! Следуя завету Гитлера: «чем чудовищнее соврешь, тем скорее тебе поверят», «либералы» завышают реальные цифры сталинских репрессий даже не в десятки, а в сотни раз. Опровергая эту ложь, книга ведущего историка-сталиниста доказывает: ВСЕ БЫЛО НЕ ТАК! На самом деле к «высшей мере социальной защиты» при Сталине были приговорены 815 тысяч человек, а репрессированы по политическим статьям – не более 3 миллионов.Да и так ли уж невинны эти «жертвы 1937 года»? Можно ли считать «невинно осужденными» террористов и заговорщиков, готовивших насильственное свержение существующего строя (что вполне подпадает под нынешнюю статью об «экстремизме»)? Разве невинны были украинские и прибалтийские нацисты, кавказские разбойники и предатели Родины? А палачи Ягоды и Ежова, кровавая «ленинская гвардия» и «выродки Арбата», развалившие страну после смерти Сталина, – разве они не заслуживали «высшей меры»? Разоблачая самые лживые и клеветнические мифы, отвечая на главный вопрос советской истории: за что сажали и расстреливали при Сталине? – эта книга неопровержимо доказывает: ЗАДЕЛО!

Игорь Васильевич Пыхалов

История / Образование и наука
История Франции. С древнейших времен до Версальского договора
История Франции. С древнейших времен до Версальского договора

Уильям Стирнс Дэвис, профессор истории Университета штата Миннесота, рассказывает в своей книге о самых главных событиях двухтысячелетней истории Франции, начиная с древних галлов и заканчивая подписанием Версальского договора в 1919 г. Благодаря своей сжатости и насыщенности информацией этот обзор многих веков жизни страны становится увлекательным экскурсом во времена антики и Средневековья, царствования Генриха IV и Людовика XIII, правления кардинала Ришелье и Людовика XIV с идеями просвещения и величайшими писателями и учеными тогдашней Франции. Революция конца XVIII в., провозглашение республики, империя Наполеона, Реставрация Бурбонов, монархия Луи-Филиппа, Вторая империя Наполеона III, снова республика и Первая мировая война… Автору не всегда удается сохранить то беспристрастие, которого обычно требуют от историка, но это лишь добавляет книге интереса, привлекая читателей, изучающих или увлекающихся историей Франции и Западной Европы в целом.

Уильям Стирнс Дэвис

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / История / Образование и наука