Мост в белое безмолвие

Разговор этот шел уже наверху, в рабочем кабинете Смуула. Большой глобус на письменном столе, с которого было все убрано, доходил Сартру до плеча, дверь на балкон была открыта, за ней шумел вечерний Кадриорг и весь огромный мир, до самого Берингова пролива, в то время еще далекий и чужой для меня - пустой звук.

- И все-таки, общее впечатление от него? - спросил Борис.

- Кажется, будто он отстал от поезда.

- То есть как? {309}

- Он видит последний вагон, - объясняю я, - видит красный огонек и понимает, что поезда ему не догнать. Он хватает такси и пытается нагнать его на следующей станции. И так до самого конца. Все время надеется на какой-нибудь трюк.

- Сегодня в Уэлене впервые говорят о Сартре, - замечает Борис.

- Не будьте в этом так уж уверены, - возражаю я. - Люся, расскажите лучше о себе. Что вы тут делаете?

- Я врач, - улыбается Люся в ответ. И я должен признать, что у нее красивые темные глаза.

- Вам повезло, Борис, - пытаюсь я пошутить, но получается это довольно плоско, как всегда в таких случаях. - Вы уже успели полечиться у Люси?

- К сожалению, Люся не наш врач, она наша гостья.

- Я приехала сюда рожать, - объясняет Люся. Этот ответ совсем не так прост, как может показаться: он раскрывает ее характер и дальние сцепления различных обстоятельств. Рожать в Уэлен приезжают из тундры, с побережья, из поисковых партий, но я никак не могу представить ее себе в резиновых сапогах и в шубе, на которую натянут белый халат.

- Сколько же ему сейчас?

- Три недели.

- Туккай вырезал Димке медаль из моржовой кости, - говорит жена Бориса. - Это стало у нас традицией. Каждый новый гражданин Уэлена получает памятную медаль.

- Вы здесь одна?

- Да, муж в экспедиции. Он гидролог, у него сейчас самая горячая пора.

Все у нее просто и естественно, как у человека, который в добрых отношениях с жизнью.

- Люся, а где вы живете?

Люся от души смеется.

- Там же, где и вы, за стенкой. Разве Димка не будит вас по ночам?

Домой мы идем вместе. Стоит ясная ночь, под ногами похрустывает лед. Я поддерживаю Люсю под руку,

- Ведь я в некотором роде ваша однокашница.

- Каким же это образом?

- Я окончила Воронежский университет. А он вырос на базе Тартуского университета, когда тот эвакуировался в Воронеж в восемнадцатом году. {310}

Меня поражает ее осведомленность, и я даже не пытаюсь скрыть это.

- Как вы оказались здесь, так далеко от дома?

- Я просила послать меня сюда.

- Почему люди едут на Север?

Она отвечает не сразу. В конце деревни грызутся собаки, волны прибоя с грохотом разбиваются о берег, бурля и пенясь лижут прибрежную гальку, перекатывают мелкие камешки. Вода шумит справа, в лагуне, и слева, в море.

- Думаю, что многие приезжают все-таки из-за денег, - отвечает она наконец, взвешивая свои слова.

- А остальные?

- Довольно много таких, кто почему-либо разочаровался в жизни. Мало ли что бывает, - кого муж бросил, кто машиной на кого-нибудь наехал, вот и едут сюда, чтобы начать жизнь сначала. Это вовсе не плохие люди, как вы, может быть, думаете, но среди них часто попадаются слабые, они как будто бегут от себя. Иногда мне приходится лечить их от алкоголизма. На третье место я поставила бы романтиков. Их не много, но они-то и задают здесь тон. Такие, как Борис.

- Вы считаете, что он романтик?

- Конечно, - удивляется Люся. - А вы в этом сомневаетесь?

Мы садимся на крыльцо, я закуриваю, прислушиваемся к голосам ночи редким и ясным. Люся прислонилась к косяку двери и, взглянув на меня, начала негромко читать стихи. Пропал, подумал я с горечью, пропал чудесный вечер. Луна насмешливо взирала на эту сцену, которая, по ее мнению, явно стала клонить к банальному финалу. Какой хромой, какой бессильный конец, как сказала Яго одна известная дама. Я даю себе слово стереть в памяти эти несколько минут, спасти то, что еще можно спасти, хотя Люся читает хорошо, на одной ноте, а само стихотворение - славная простая история о море и о шуме волн - естественно вписывается во все, что нас окружает, и даже кажется знакомым. Мне так же хорошо, как было несколько минут до этого, но дело в том, что все так знакомо, миллион раз описано. Я глубоко затягиваюсь сигаретой и радуюсь холодному, свежему морскому воздуху.

- Вам нравится стихотворение? - спрашивает Люся.

- Нравится. {311}

Она удивленно смотрит на меня и вдруг улыбается.

- Вы, кажется, не узнали его?

- Нет, не узнал, - искренне сознаюсь я.

- Это Юхан Смуул.

Я снова сажусь на крыльцо и даю ее словам медленно прорасти во мне. Эскимосская собака ложится у моих ног и чего-то неторопливо ждет. Тихий и Ледовитый океаны с грохотом смешивают свои волны.

- Знаете, Люся, когда я вернусь домой, я расскажу об этом Смуулу. Он очень обрадуется.

В эту минуту литература кажется мне головокружительно всемогущей, почти второй реальностью. Перед глазами встает Балтийское море, пролив Муху, дверь из хорошо пригнанных досок с кованой ручкой, ласкающей ладонь, я вижу, как она резко распахивается и поросший травой крестьянский двор, вся тенистая деревня вдруг полны неуёмным Юханом и звонкими голосами Смуулов.